В Британии пациентка обвинила доктора в том, что он — заодно с русскими шпионами….

В Британии пациентка обвинила доктора в том, что он — заодно с русскими шпионами.
О буднях британского ординатора (резидента) — рассказал бывший врач Адам Кей в своей книге «Будет больно: история врача, ушедшего из профессии на пике карьеры».

Данная книга — это откровенный, местами грустный, а местами — уморительно смешной рассказ врача-гинеколога от начала его профессионального пути в медицине до завершения карьеры. Вы будете чрезвычайно удивлены, как много общего у наших и британских врачей. Маленькие профессиональные хитрости, бесконечные переработки, победы и поражения в борьбе со смертью… Обо всем этом Адам Кей рассказывает так, что читатель с головой погружается в будни интерна, а потом и ординатора.
Книга построена в форме дневниковых записей.

Примечание. В Британии аналогом российской ординатуры является резидентура. Соответственно ординаторов называют резидентами. В данном тексте при переводе на русский язык переводчик использует слово «ординатор» вместо «резидент».

Предлагаем вашему вниманию избранные фрагменты книги:

5 мая 2007 года, суббота
Так как с материальными поощрениями у нас на работе туго, я сам себе придумал дополнительные привилегии. Я забираю домой медицинские костюмы, чтобы использовать их вместо пижам, а по ночам краду дополнительные порции еды, предназначенной для пациентов. Сейчас час ночи. Я просто умираю с голода, и это моя единственная возможность что-то поесть на ближайшие 7 часов, так что я
украдкой пробираюсь на кухню отделения… Видимо, не я один
положил глаз на халяву – на холодильнике появилась записка, предупреждающая персонал, что еда предназначена строго для больных. Не очень-то эффективная система безопасности – им вряд ли удастся остановить решительно настроенного
воришку с помощью листка формата А4…

[Примечание: в наши дни, скорее всего, в этом месте установлена видеокамера — что уменьшает возможности врачей в плане воровства еды].
Сегодняшнее лакомство – «Фарш из заменителя мяса с изюмом». Такое ощущение, что кто-то специально попросил разработать наименее привлекательное меню…

Работая интерном, думаешь, что стоящий над тобой ординатор никогда не ошибается и все знает, чуть ли не бог, ну или «Гугл», и стараешься не беспокоить
его практически ни по какому поводу. Когда становишься старшим интерном, то ординатор – твое спасение в случае, если ты зашел в тупик и тебе нужна помощь: своего рода страховка… Не успеваешь, однако, и глазом моргнуть, как сам становишься ординатором…
Предполагается, что ты будешь обучать
студентов-медиков….Став ординатором, ты, как
правило, постоянно отвечаешь за жизни доброго десятка рожениц и их детей.
Здесь, скорее всего, потребуется кесарево, тут не обойтись без инструментальной помощи, а здесь у нас кровотечение.

Став ординатором, быстро учишься мастерски расставлять приоритеты. Чувство такое, будто постоянно находишься в некой логической головоломке, вроде той про
волка, козу и капусту, которых нужно перевезти на лодке на другой берег. Только у тебя добрая дюжина коз, все рожают тройни, а лодка сделана из сахара.
Звучит ужасно – а порой именно так и было, – однако в день, когда я впервые вышел на работу ординатором, я был полон бодрости и уверенности в себе. С тех пор, как я получил диплом, я никогда не был настроен столь оптимистично – да я
чуть ли не испражнялся радугой. Теперь я был на полдороге к тому, чтобы стать консультантом…
Казалось, что все как дома, так и на работе
встает на свои места… В кои-то веки моя жизнь не казалась такой уж печальной по сравнению с жизнью моих друзей, не занятых в медицине. У меня была квартира, новая (относительно) машина, а также (более-менее) стабильные отношения. Меня все в моей жизни устраивало. Не то чтобы я был самодовольным или беззаботным,
однако ощущал себя совсем по-другому, чем все эти годы, когда происходящее в моей жизни по той или иной причине меня не устраивало.

Я осознал, что большинству моих коллег повезло гораздо меньше, чем мне, особенно относительно личной жизни. Моя держалась на каком-то
сверхчеловеческом уровне терпения и понимания. У большинства врачей отношения дают трещину уже через год или около, словно подверженные преждевременному старению.
От рабочего графика легче определенно не становится. После 4–5 лет работы в Национальной службе здравоохранения (НСЗ) уже как-то привыкаешь постоянно задерживаться и подменять коллег. Среди людей, не имеющих отношения к медицине, распространено убеждение, будто мы в какой-то мере сами решаем приходить домой в 10, а не в 8 вечера. На деле же
единственное, из чего нам приходится выбирать – так это подвести себя или своих пациентов. Первое, конечно, неприятно, однако второе обычно приводит к смерти людей. Так что выбора как такового у нас на самом деле нет.

Персонала вечно не хватает, и практически каждый день – за исключением, может быть, особенно спокойных, – чтобы успеть все сделать, врачи самоотверженно задерживаются на работе. Разумеется, не только врачи работают допоздна – то же самое можно
сказать и про юристов и банкиров. Однако они хотя бы могут оторваться на выходных, на 48 часов позабыв про работу и предаваясь бесконечному гедонизму. Мы же свои выходные, как правило, проводим на работе.

Но дело вовсе не только в плотном графике: когда приходишь домой, с тобой, как правило, не повеселишься. Сильная усталость, раздражительность после нервного
рабочего дня, и ты даже умудряешься лишать свою вторую половину возможности пожаловаться на своих коллег. Стоит им только начать нытье о своих передрягах на работе, которые наверняка не сопряжены с угрозой смерти (если, конечно, они не канатоходцы в цирке, пожарные или работники на выдаче в «Мак-авто»), как ты
сразу же начинаешь делиться ужасами своего рабочего дня, давая тем самым понять, что им до тебя далеко.
В конечном счете… Либо тебе не удается оградиться от всего неприятного, что происходит у тебя на работе, и это
постоянно преследует тебя, не давая покоя ни днем, ни ночью, либо ты
наращиваешь жесткий эмоциональный панцирь, который, судя по всему, не считается идеальным качеством в отношениях.

Некоторые из моих коллег к этому времени уже обзавелись детьми, и их жизнь состояла из постоянных забот о том, кто будет за ними присматривать, а в списокнеприятных эмоций, которые приносит карьера в медицине, у них добавилось чувство вины.

У меня самого нет детей, однако я могу представить, насколько паршиво чувствовали себя мои коллеги, усаживаясь перед телефоном, чтобы позвонить детям и пожелать им спокойной ночи, вместо того, чтобы укрыть их одеялом и почитать сказку на ночь. Более того, чаще всего им и вовсе не удавалось этот
звонок сделать, потому что в родильном отделении работы было невпроворот.

Один мой друг хирург как-то раз не смог прийти в больницу, когда его сыну делали срочную операцию, потому что в этот момент оперировал чьего-то чужого сына, а подменить его никто не смог.

12 ноября 2007 года, понедельник
Весь хирургический персонал вызвали в Центр обучения на лекцию
по безопасности пациентов.
На прошлой неделе одному пациенту вырезали совершенно здоровую левую почку, оставив ему лишь совершенно бесполезную
правую.
Нам напомнили, что за последние три года было целых пятнадцать случаев, когда нейрохирурги сверлили своим пациентам череп не с той стороны. Пятнадцать раз они перепутали лево и право, держа дрель у чьей-то башки.
Больница очень заинтересована в том, чтобы ошибки вроде той путаницы с почками больше не повторялись – хотя тому бедняге…уже ничем не поможешь.

Все кончилось утверждением нового правила, согласно которому у пациента, попадающего в операционную, должна быть нарисована на ноге с нужной стороны маркером большая стрелка. Я поднял руку и спросил, что делать, если у пациента
уже есть татуировка с изображением стрелки не на той ноге. Аудитория
засмеялась, а мой консультант назвал меня долбаным клоуном.

13 ноября 2007 года, вторник
Получил по электронной почте письмо от доктора Вэйна из Управления, в котором сообщалось, что в случае наличия у пациента на одной из ног татуировки со стрелкой следует заклеить ее хирургической лентой, а затем нарисовать маркером
стрелку на нужной ноге. Это примечание теперь будет включено в официальный регламент, а мне была выражена благодарность за мой ценный вклад.

17 апреля 2008 года, четверг
Порой в родильном отделении погоду делают всякие мелочи. Прикосновение руки и произнесенная шепотом благодарность от новоиспеченной мамы, настолько измученной родами, что не в состоянии говорить.
Банка диетической колы, купленная сжалившимся над тобой старшим интерном…

А порой погоду делают и куда более серьезные вещи – например, когда муж пациентки отвел меня в сторонку после экстренного кесарева, чтобы поблагодарить, и, упомянув, что работает директором по маркетингу у крупного производителя шампанского, узнал, как меня зовут, чтобы прислать «маленький презент».
Целую неделю я грезил, как буду плескаться в гигантском бокале, наполненном до краев неприлично дорогим шампанским, словно звезда шоу в стиле бурлеск.
Сегодня на работу пришла посылка – и я не хотел бы показаться неблагодарным, однако… Что, серьезно?.. Бейсболка и брелок для ключей с логотипом компании…

21 апреля 2008 года, понедельник
Выполнял запланированное кесарево, а ассистировал мне студент-медик с похмелья. За исключением разве что диатермического ножа, который создает аппетитный запах жареного бекона, зрелища и запахи родильного отделения наутро после бурной пьянки воспринимаются не очень-то хорошо…. Я принял роды и только начал зашивать матку, как
студент упал в обморок, плюхнувшись лицом прямо в раскрытую брюшную полость. «Пожалуй, нам стоит дать пациентке антибиотики», – предложил анестезиолог.

2 июня 2008 года, понедельник
Вызвала акушерка, чтобы я осмотрел ее пациентку –
первая беременность с низким риском, 32-я неделя, пришла на очередное обследование. Акушерке не удалось поймать сердцебиение плода с помощью фетального монитора, так что попросила меня взглянуть. Такое случается довольно часто, и в 99 процентах случаев все оказывается в порядке.
Обычно я иду за портативным аппаратом УЗИ, прикатываю его, словно тележку с едой в гостинице, быстренько показываю на мониторе родителям сердце их ребенка, а затем укатываю его обратно, скалясь, словно ведущий телевикторины…
Данный случай, однако, явно относится к тому самому одному проценту, что мне становится ясно, как только я захожу в кабинет. Акушерка явно знает свое дело, и она бледная как смерть.

Пациентка – терапевт, замужем за ординатором-офтальмологом, так что мы оказались в редкой ситуации, когда все
присутствующие уже знают, что что-то совсем не так.
… Мне еще пришлось вызвать консультанта, чтобы тот
официально подтвердил смерть плода, хотя и мама, и папа оба знали, что передо мной на экране были четыре неподвижные камеры сердца их нерожденного ребенка. Она вела себя рационально, практично, сдержанно – резко переключилась в рабочий режим, полностью отгородившись, подобно мне, от эмоций. Он же просто разбитый.
Родители не должны хоронить своих детей…

5 июня 2008 года, четверг
Мой график дежурств мотает меня по всей больнице чуть ли не в случайном порядке – из женской консультации в операционную гинекологии, из клиники лечения бесплодия – в родильное отделение, от колоноскопии – к УЗИ…
…Во время вечернего обхода родильного отделения я наткнулся на того самого терапевта, которой диагностировал ранее на этой неделе внутриутробную смерть плода… Странно, но они вместе с мужем вроде как рады меня видеть – я для них знакомый человек, которому не нужно ничего объяснять, который в курсе случившегося и может немного подбодрить в этот кошмарный, страшный день.

Что тут вообще можно сказать? Огромный и прискорбный недостаток нашего обучения в том, что никто никогда нас не учил разговаривать со скорбящими парами. Будет лучше или хуже, если я скажу, что в следующий раз обязательно все получится? Мне хочется дать им надежду, однако кажется, что лучше этого не говорить…. Сказать, как я им сочувствую? Им хватает жалости и сочувствия со стороны
родных – зачем им это от постороннего человека?

Делай то, что умеешь. Я просто рассказал им, что произойдет в ближайшие несколько часов. У них тысячи вопросов, на которые я отвечаю по мере своих возможностей. Очевидно, что так они справляются со своим несчастьем, фокусируясь на его медицинском аспекте.

Каждый час я заглядываю к ним, чтобы проверить, как у них идут дела. Уже перевалило за восемь вечера, однако я решил задержаться в родильном отделении, пока они не закончат.

Г. [так автор называет свою гражданскую жену] ждет меня дома с минуты на минуту, однако я соврал, что у нас неотложная ситуация и мне нужно остаться. Не знаю, почему я не мог просто рассказать все как есть.

Я вру и пациентке, когда она меня спрашивает, почему я
все еще здесь в двенадцатом часу ночи. «Я кое-кого подменяю», – говорю я. Мне действительно кажется, что если не мои навыки общения, то мое присутствие уж точно хоть немного, да помогает им.

«Роды» происходят вскоре после полуночи, я беру у мамы кровь на анализ и рассказываю ей про все анализы, которые можно сделать для выяснения причины смерти плода. Они соглашаются на все, что вполне можно понять, однако это значит, что мне придется взять у ребенка образцы кожи и мышечной ткани, что является для меня самой ужасной частью работы в родильном отделении…

У меня просто разрывается сердце, когда нужно резать мертвого ребенка. Ожидаешь, что они будут выглядеть красивыми, совершенными, невинными – чаще всего это далеко не так. Вот уже
пару недель, как он мертв – тело ссохшееся, кожа облазит, голова размякшая, выглядит чуть ли не обгоревшим.

«Прости, – говорю я ему, забирая необходимые
образцы тканей. – Ну вот и все».
Я … поднимаю глаза к богу, в которого не верю, и говорю:
«Присмотри за ним»…

10 июня 2008 года, вторник
Остановила полиция в Голландском парке. «Вы в курсе, что проехали на красный свет?» Честно говоря, нет, не в курсе. Я ехал домой на автопилоте, совершенно измотанный после бесконечного ночного дежурства, за которое сделал пять кесаревых. Остается надеяться, что в операционной я был более внимательным, чем за рулем.
Я объяснил, что возвращаюсь домой после 30 часов в родильном отделении. Плевать они на это хотели – штраф в 60 фунтов и 3 штрафных балла.

3 июля 2008 года, четверг
Пациентка Т.Г. вот уже как два дня пытается меня убедить, что у нее в
молокоотсосе жучок.

[Примечание: жучок — миниатюрный аппарат, используемый разведывательными службами для «прослушки»].

Мне пришлось ее заверить, что мы займемся этой проблемой,
потому что, когда сначала я пытался ее успокоить, она принялась кричать, что я тоже заодно с русскими.
Я поставил ей довольно-таки логичный диагноз –
послеродовой психоз, однако убедить психиатров, что ее нужно осмотреть, мне так и не удалось. Они посчитали, что она не представляет риска причинения вреда самой себе или ребенку. Это было то же самое, как если бы хирурги-ортопеды
отказались принимать пациента со сломанной ногой на основании того, что тот не собирался принимать участия в Нью-Йоркском марафоне.

Сегодня позвонили из отделения неотложной помощи – пациентку Т.Г.
осматривают психиатры после того, как ее привезла полиция. Персонал «Старбакса», что по соседству, вызвал «скорую», когда она вскочила с места, содрала с себя всю одежду, залезла на стол и принялась напевать «Holding Out for a Hero». Теперь буду знать, где психиатры проводят черту.
_____________________
Это были отрывки из книги Адама Кея.

Ранее в паблике «Доказательная медицина» было опубликовано:
Как рискуют пациенты, в т.ч. новорожденные — когда начинающие хирурги (ординаторы) проводят им манипуляции, в своей книге рассказывает американский хирург Атул Гаванде — https://vk.cc/ctjtgr