Педиатр Сергей Бутрий рассказал о «магическом» мышлении родителей, «красных флагах», плюсах и минусах грудного…

Педиатр Сергей Бутрий рассказал о «магическом» мышлении родителей, «красных флагах», плюсах и минусах грудного вскармливания
«Методы, не имеющие научного подтверждения и максимально близкие к магии — гомеопатия, например, — по умолчанию рассматриваются как заслуживающие уважения и неоспоримые».
Сергей Александрович Бутрий — известный детский врач, являющийся сторонником доказательной медицины. У него лечат своих детей многие врачи, работающие по докмеду.
Вопросы задавала журналист Ольга Ципенюк:

— Как выглядел социально-демографический срез родителей, когда вы были участковым педиатром?
Мне нравится словосочетание «социально-демографический срез», оно годится, чтобы описать ситуацию: ты приходишь в квартиру, где посередине стоит ведро, туда мочатся и испражняются все члены семьи, и раз в день все это вываливается на улицу. А сразу после этого едешь на частный вызов в 3-этажный особняк с игуаной в качестве домашнего питомца. Конечно, ни ведро, ни игуана — не массовые явления, но тем не менее усреднить, обобщить запросы родителей практически невозможно.

-Как влияет на вашу работу доступность интернета, медицинской информации?
Все зависит от семьи и конкретного случая. В целом нынешняя доступность информации мне не мешает. Да, родители могут быть информированы однобоко, могут быть заранее ангажированы в сторону какой-то методики лечения — ну и пусть, все обсуждается. Наихудший вариант — безынициативность, пассивность и базовая дремучесть родителей. Особенно, если они изначально подвержены «магическому» мышлению.
«Магическое» мышление для меня антоним рационального. До рационально мыслящего родителя я могу достучаться, используя рациональные и научные аргументы. С таким человеком мы имеем общие ценностные представления о мире, например, данные крупного научного исследования, опубликованного в уважаемом журнале, рассматриваются как нечто по определению убедительное.
Для людей с «магическим» мышлением … ссылки на исследования не являются аргументом. Гораздо более серьезными факторами становятся какие-то единичные случаи, личный опыт, предубеждения, примеры из жизни людей, которым они априори доверяют.
Исследования в глазах таких родителей обесцениваются лозунгами типа «правды не добиться», «все оплачивает большая „фарма“», «они в своих исследованиях какие хочешь цифры нарисуют». При этом методы, не имеющие научного подтверждения и максимально близкие к магии — гомеопатия, например, — по умолчанию рассматриваются как заслуживающие уважения и неоспоримые.

— Перейдем к более конкретным вопросам о родителях, для начала — о будущих родителях. Что надо знать о приеме медицинских препаратов в период планирования беременности?
Есть целая группа веществ, которые нежелательно принимать во время подготовки к зачатию, начиная от алкоголя и заканчивая специфическими медицинскими препаратами. Врач, делая назначения, предупреждает женщину и мужчину — чаще, разумеется, женщину — о необходимости соблюдать барьерные методы контрацепции весь период приема препарата и, скажем, три месяца после его окончания.
Если человек репродуктивного возраста в принципе не хочет принимать лекарства, которые потенциально могут нанести вред, или, к примеру, он против контрацепции, то ему предложат средства более безопасные, но часто менее эффективные. Мы называем их препаратами второй линии.

Например, ребенок «принес» из детского сада остриц, глистов. Я прекрасно могу вылечить глистную инвазию альбендазолом. Еще недавно после его приема женщине три месяца запрещалось беременеть, сейчас этот срок сокращен до одного месяца. Скажу, что ребенку нужно принимать таблетки три дня подряд и повторить курс через девять дней, а маме — принять одну. При этом, безусловно, упомяну, что после приема лекарства ей месяц нельзя беременеть. Если она откажется, назначу пирантел. Его эффективность ниже, а значит, выше риск рецидива, но этот препарат безопаснее.

Отдельный вопрос — что делать, если на фоне приема потенциально опасных для плода препаратов беременность все-таки наступила. Есть ситуации, когда мы можем настаивать, точнее, настойчиво предлагать аборт, а бывает, что признаем риск не настолько высоким. Например, вакцинация против кори и краснухи, которая традиционно считается мутагенным фактором и запрещена во время беременности, не является поводом для экстренного аборта, если беременную все-таки по ошибке на ранних сроках привили. На все эти случаи есть четкие рекомендации.

— Поговорим о генетических заболеваниях… Точнее, о возможности выявить их ранние стадии.
Есть базовый пренатальный скрининг, прежде всего УЗИ как самый безопасный и простой метод. Исследование выявляет, например, грубые пороки сердца. Этим способом также можно обнаружить у плода увеличение толщины воротникового пространства, что может указывать на некоторые хромосомные заболевания, например синдром Дауна. В любом случае «минимум», который может сделать женщина — своевременно встать на учет и выполнять рекомендации своего гинеколога.
«Максимум» же опасен для плода сам по себе, например, амниоцентез, — исследование околоплодных вод, — несет определенный риск. несет определенный риск. О «максимуме» речь идет, когда в семье уже есть генетическая патология, повторения которой мы боимся, другими словами когда риск болезни выше, чем риск от медицинской манипуляции, и последняя оправдана.

К примеру, УЗИ уже показало неблагоприятные находки, и нужно уточнить, чем именно они вызваны. Да, мы сделаем амниоцентез и проведем, допустим, кариотипирование клеток плода — исследование, позволяющее выявить наличие хромосомных аномалий. Но сделать ничего будет нельзя: при обнаружении патологии единственным выходом часто становится аборт, что для многих неприемлемо. Люди часто думают, что многое можно вылечить, если рано распознать, но, к сожалению, скорее нет, чем да.

-Не является ли отказ от амниоцентеза способом спрятать голову в песок?
Нет, такой выбор бывает вполне осознанным. Если женщина понимает, что аборт по религиозным или нравственным соображениям для нее невозможен и она будет рожать в любом случае, то зачем ей заранее повышать уровень стресса и подвергать плод дополнительному риску?

-Насколько популярен амниоцентез без медицинских показаний — чтобы больше узнать о состоянии плода?
У меня нет статистики, но думаю, что популярность по таким поводам очень мала просто ввиду сложности процедуры. Это ведь не кровь из пальчика сдать, здесь инвазивная манипуляция. Нужна госпитализация, специальная подготовка, врачи должны четко понимать, ради чего делается исследование.

Может сложиться неверное впечатление, что если вы принципиально против аборта, то и вовсе не надо делать скрининг. Нет. Важно подчеркнуть, что отнюдь не все проблемы, выявленные на пренатальном скрининге, решаются исключительно абортом. Есть ряд вещей, которые мы можем исправлять или как минимум подготовиться к ним.
Мы научились внутриутробно исправлять Spina bifida, грыжу спинного мозга. У меня лично вызывает большой восторг сама возможность прооперировать ребенка внутриутробно и явно улучшить его прогноз. Пока это крайне редкая и высокотехнологичная операция, но верю, что ее будут делать все чаще.

Мы можем подготовиться к рождению ребенка с грубым пороком сердца, который увидели на УЗИ. Разумеется, такой малыш должен появиться на свет не в районном роддоме со скромными диагностическими и технологическими ресурсами, а в высокопрофильном НИИ, с кардиобригадой наготове к моменту родов: этих детей надо оперировать в первые дни жизни.
Хочу, однако, отметить, что я педиатр, а не акушер-гинеколог, и чувствую себя неуверенно, отвечая на вопросы вне своей специальности.

— Какие серьезные пороки, не выявленные на пренатальной стадии, проявляются в первые годы жизни?
Почти все. Основные генетические патологии, орфанные болезни, как правило, проявляются и, соответственно, должны выявляться врачами до трехлетнего возраста. Позже — очень редко. Потому-то в этот период так важны регулярные визиты к педиатру. Многое видно именно в динамике, от месяца к месяцу: здесь запаздывает, здесь случился откат, этот симптом нарастает, а этот навык все никак не появляется.
Педиатр фиксирует косвенные признаки. Например, недостаточная прибавка роста и веса или специфические внешние признаки, то, что мы называем «стигмами дизэмбриогенеза»: когда у ребенка слишком низко посажены уши или странный разрез глаз, грубая асимметрия в пропорциях лица или в длине конечностей. Врач начинает думать, не складывается ли эта картина в какой-то синдром. В таких случаях мы прямо пишем: «Невыявленный генетический синдром?».

У меня есть довольно тяжелый маленький пациент, который 6 месяцев не мог слезть с зондового питания: не усваивал еду и отказывался сосать. Это отдельная большая проблема — расстройство пищевого поведения у младенцев, инфантильная анорексия. Термин корявый, часто спорят, можно ли его использовать, поскольку вообще-то анорексия — подростковая штука, она связана с нарушением схемы тела. Схема тела — это модель, представление о теле, которое конструируется мозгом, в ее основе лежит совокупность какой-то информации. Младенцы по определению схему своего тела не знают, так что это некая спорная зона в педиатрии.

Родители пришли ко мне, когда стало понятно, что ребенок после роддома не может отказаться от зонда, часто обследуется в стационаре, но диагноза нет и перспективы неясны. Такая ситуация называется FTT, failure to thrive, дословно — «отказ процветать», набирать вес и развиваться. FTT довольно редко, всего в одном проценте случаев, бывает связан с настоящей генетической или какой-то иной патологией, чаще это просто расстройство пищевого поведения и особенности метаболизма. С возрастом оно проходит, тяжелый период надо просто пережить.

Но этот конкретный ребенок чем больше рос, тем больше становился похож на носителя генетической проблемы. Я отправил его к специалисту. Тот по внешнему виду тоже не смог поставить диагноз, но назначил ряд анализов. Исследования подтвердили редкую генетическую патологию: синдром Нунан. Имея диагноз, мы уже можем читать литературу о нем, понимать, как развиваются такие дети, что за типовые проблемы их ожидают, «подстилать соломку» и увереннее говорить о прогнозах.
В этом и состоит работа педиатра, особенно в первые три года жизни: выявление странностей, крючочков, за которые цепляешься и начинаешь раскручивать проблему.

— Грудное вскармливание. Какова ваша позиция?
ГВ — предпочтительный способ кормления детей до 6–12 месяцев. Я рекомендую продолжать его до года и, возможно, дольше, пока оно не начинает так или иначе мешать семье.
Я люблю ссылаться на Американскую академию педиатрии, которая говорит, что до года оптимальным способом вскармливания является грудное, а дальше на усмотрение матери и ребенка. Они самоустраняются от прямого ответа на вопрос, до какого именно возраста следует кормить.
Да, ВОЗ пишет до 2 лет, в некоторых источниках даже до 3. Но когда нам, педиатрам, это предъявляют, мы обычно говорим, что рекомендации ВОЗ касаются в первую очередь развивающихся стран с низким уровнем гигиены и плохим качеством продуктов. Когда все так плохо, безусловно, длительное грудное вскармливание заметно повышает банальную выживаемость детей и его польза в таких условиях неоспорима. Если же речь о странах развитых, то минус, на мой взгляд, в привязывании матери к дому, нарушении карьеры и личных планов.

Разумеется, если таков ее выбор, окей. Просто я не уверен, что активная популяризация грудного вскармливания не создает чрезмерного давления на женщину. Мы избегаем чрезмерного давления на родителей, рекомендуя вакцинацию детей: наше дело только информировать. Когда же доходит до пропаганды грудного вскармливания, просветители позволяют себе быть менее этичными и более авторитарными. Мне не нравятся эти двойные стандарты.
Многим женщинам стыдно и страшно, их мучает чувство вины, если по каким-то причинам кормить не получилось или грудное вскармливание пришлось рано свернуть. В таких случаях они иногда буквально рыдают у меня на приеме. Но, как у любого эффективного лекарства, у такого прекрасного природного явления, как кормление грудью, есть побочные действия, и о них надо говорить. Например, вот это чувство вины и ощущения неполноценности себя как матери.

— А есть ли негативные эффекты физиологического характера?
Приведу такой пример. Есть дети, которые на грудном вскармливании первое время много прибавляют в весе, по полтора-два килограмма. В большинстве случаев это стабилизируется к девяти месяцам. Но часто бывает, что вес продолжает расти быстрее, чем нужно. На мой субъективный взгляд, после девяти месяцев, когда ребенок уже должен начать активно двигаться, грудное кормление является провоцирующим фактором чрезмерной прибавки веса.

В случае с такими детьми я начинаю подводить маму к мысли, что к году лучше закончить кормить грудью именно из соображений коррекции веса и стимулирования двигательной активности. Речь ведь не просто о переедании, хотя это тоже важно. Речь о снижении активности: ребенок часами держит во рту сосок и мало двигается.
Как правило, длительное грудное вскармливание идет в ущерб твердой пище — такие дети плохо воспринимают прикорм, тяжело переходят на общий стол, — идет в ущерб материнскому времени и силам. Дети в буквальном смысле могут сосать 20 часов в сутки. Мама вынуждена спать с ребенком, сидеть на унитазе вместе с ребенком — есть в моей практике и такие истории. Эти дети буквально терроризируют мать! Она одной рукой мешает кашу на плите, а другой держит у груди 13–15-килограммового малыша. Нездоровая ситуация, вредная им обоим.

— Как, с одной стороны, не впадать в панику от каждого детского чиха, с другой — не упустить серьезную проблему?
Важнейший пласт работы педиатра — просветительство, в частности обучение так называемым «красным» флагам, то есть простым и понятным немедику симптомам, которые говорят, что ситуация перестала укладываться в категорию функциональной и безопасной. Другими словами, что выжидательная тактика больше не показана, пора обращаться к врачу или вызывать скорую. Если выдать набор таких «флагов» родителю, у него появляется контроль над ситуацией, даже когда он не знает точного диагноза.
Где у 2-месячного младенца проходит граница между коликами и инвагинацией кишечника? Это стандартная хирургическая патология, которая обсуждается на одном из первых визитов к педиатру. Я обычно говорю про полтора часа непрерывного плача, когда вы ничем не можете успокоить малыша. Колики имеют перерывы, можно на 5–7–15 минут ввести ребенка в полудрему, укачать, отвлечь. Он переведет дух, потом начнет кричать снова.

При боли из-за инвагинации у вас не будет даже этих 5 минут. У каждого родителя свои лайфхаки, свои приемчики, чтобы успокоить: «белый шум», катание по двору в автокресле, еще что-то в этом роде. Так вот, когда плач продолжается полтора-два часа и не работают методы, которые раньше помогали, надо вызывать скорую, смотреть, насколько это похоже на острый живот, нужно ли вмешательство хирурга.

Еще пример. Граница между обычной головной болью из-за интоксикации во время ОРВИ и менингитной головной болью — где она проходит? Прежде всего простая головная боль имеет начало и конец, и она, как правило, коррелирует с уровнем температуры. Поднялась температура — ребенок ноет, температуру сбили — его отпустило.

Вот, кстати, «зеленый» флаг: когда при снижении темп-ры ребенок веселый, дурит, ест, это успокаивающий симптом, значит, ситуация под контролем, организм скоро справится с болезнью. «Красным» флагом является так называемый «мозговой» плач. Ребенка беспокоит сильная головная боль, он плачет, но при этом сам плач, как любой громкий звук, головную боль усиливает. Из-за звукобоязни малыш выбирает компромисс: негромкое монотонное нытье на одной ноте. Это и называется «мозговой» плач: «Н-н-н-н-н, н-н-н-н». В совокупности с вынужденным запрокинутым положением головы — очень «красный» флаг.
Источник: https://vk.cc/ctyYl0