ХАРАКТЕР КАК ИСТОЧНИК ПЕРЕЖИВАНИЙ
В отличие от психики, не говоря уже о церебральном и соматическом уровнях регуляции, где без особого труда можно выделять и классифицировать главные признаки, характер как феномен психологического исследования выглядит гораздо более расплывчато. Все попытки дать ему более или менее однозначное определение заканчивались лишь односторонними или однобокими суждениями о тех или иных свойствах. Так что на сегодняшний день типологий характера много. Особенно вышедших из-под пера представителей так называемой описательной психологии, и хотя в тридцатые годы ХХ века стремление «наклеивать ярлыки» («моральный идиот», «нарцисс», «мазохист» и т.п.) сменилось тенденцией «рисовать профиль», пресловутые упрощенные подходы пока не утратили своего значения. Скорее всего, дело здесь не в теоретических предпочтениях или отвлеченных интересах авторов школ и направлений в науке, а в прямом и непосредственном влиянии профессиональных интересов на выбор позиции. Врачи мыслят в рамках своей логики, согласно которой нужно из клинической картины отсеять все неактуальное и вычленить предмет лечения или хотя бы психотерапевтического воздействия («эпилептоид», «истероид», «циклотимик» и т.п.). Понятно, что они склонны ставить диагнозы по ведущему признаку. Педагоги, будучи озабочены, главным образом, воспитанием прилежания и послушания, также обращают внимание, прежде всего, на качества, которые этому способствуют или препятствуют (доброта — жестокость, искренность – лживость, трудолюбие – лень, аль-труизм – эгоизм). Гармония (целостная картина) характерологических свойств и качеств не интересует тех, кто манипулирует людьми. По сути, она нужна лишь самому человеку и психологу, к которому он обратился за помощью. Им интересен весь ландшафт, где зоны напряжения (по К.Левину) ассоциируются между собой более или менее типичным образом.
Недаром именно в европейской культуре, где интересы клиента важнее экспертных поручений государства, были созданы такие популярные тесты, как Minnesota Multiphasic Personality Inventory или опросник Кэттела. Не вдаваясь в способы, которыми авторы определяют неконструктивные свойства характера (указанные тесты предназначены для взрослых людей), мы возьмем за основу сам подход и выделим три доминирующие тенденции, которые должны сочетаться между собой приемлемым образом. И могут стать причиной возникновения психического напряжения из-за недовольства собой или недовольства со стороны окружающих.
Спонтанность – волевой аспект характера – может быть сильной или слабой. Издревле по этому качеству определяли темперамент. Э. Кречмер – один из наиболее авторитетных авторов в этом вопросе — считал, что его определяют: чувствительность — нечувствительность к психическим раздражениям; удовольствие – неудовольствие в психических со-держаниях; ускорение или задержка психических процессов; общий двигательный темп. И, естественно, дав столь расширительное толкование понятию, он был неоднозначно воспринят современниками. В частности, Э. Фромм в своей книге «Природа человека» отметил, что Э. Кречмеру нужно было яснее обозначить отличие темперамента от характера. А В. Шелдон в своей книге «Виды темпераментов» поддержал тенденцию поиска некого объединяющего начала и предложил считать темперамент «висцеральным фактором характера». Во второй половине ХХ века в практику вошло представление о «жизненной активности» как неком врожденном свойстве, определяющем энергетическую составляющую как поведения, так и мироощущения, так называемый «динамизм эмоций», взаимодействующий с «причинностью личности». Ее характерологическим воплощением стали считать «гипертимность — гипотимность» ( timus – греческое название вилочковой железы, располагающейся за грудиной в молодости и исчезающей в более зрелом возрасте, которую древние считали источником чувственной активности).
Гипертимная акацентуация характера напоминает холерический темперамент. С первых лет жизни такие дети вносят много шума, любят компании сверстников, которыми стремятся командовать, но это у них плохо получается, так как недостает терпения и собранности. Воспитатели и педагоги жалуются на их неугомонность. Иногда такую активность расценивают как церебральную расторможенность, но здесь, в отличие от минимальной мозговой дисфункции, где преобладает раздражительность, до-минирует приподнятое настроение, доброе расположение духа, искренняя эмоциональность реакций, а также хорошее самочувствие и высокий жизненный тонус. Картину портит склонность к импульсивным поступкам с легкомысленным пренебрежением отдаленными последствиями. Особенно в обстановке, не допускающей отклонений от строгих правил. «Море серое вокруг качается /и ничего вокруг нас не случается. / Море серое, вода соленая, / а на локаторе тоска зеленая» (из воинского фольклора).
Одним из обязательных условий конструктивного поведения людей такого склада является способность и умение выражать свои чувства и намерения многообразно и приемлемо. Хорошо воспитанный и опытный человек имеет в запасе разные формы поведения (для себя, а не для зрителя). Пресловутый напор инициативы и подъем чувств рассредоточиваются по нескольким направлениям одновременно. Это помогает адаптироваться в любых ситуациях, но этому нужно учиться. У плохо воспитанных и трудно обучаемых людей гипертимность имеет все основания перейти в «необузданный нрав». Примитивные люди, которые тяготятся своей инициативностью, встречаются по жизни достаточно часто. Особенно в подростковом возрасте, когда эмансипация сама по себе выступает в роли мощного источника подъема духа.
«Дистимический темперамент представляет собой противоположность гипертимическому. Люди такого типа по натуре серьезны и обычно сосредоточены па мрачных, печальных сторонах жизни в гораздо большей степени, чем на радостных. Стимулирование жизнедеятельности ослаблено, мысль работает замедленно. При этом серьезная настроенность выдвигает на первый план тонкие, возвышенные чувства, способствует формированию устойчивой этической позиции. В детстве они выделяются робостью, нерешительностью и производят впечатление сверхсерьезных детей, так что, несмотря на нормальный интеллект из-за своей эмоциональной подавленности они кажутся отстающими. Сверстники посмеиваются над ними» — пишет К. Леонгард в своей книге «Детские неврозы и детская личность».
Искренность и глубина социальных эмоций не столь заметна внешне. Более того, в отличие от спонтанности, которую по ходу воспитания приходится, главным образом, обуздывать, социальные эмоции появляются, развиваются и крепнут по мере накопления жизненного опыта. Соответствующие черты характера с течением времени как бы проступают сквозь ситуативные наслоения.
В раннем детстве страх быть брошенным на произвол среды обеспечивает эмпатийную привязанность такой силы, что индивидуальные отличия (больше или меньше) особого значения вроде бы и не имеют. Тем не менее, хотя и редко, но встречаются дети, которых родители «боятся спустить с глаз», чтобы те не «свернули за угол и не потерялись» чуть ли не с двух-трех – летнего возраста. Значительно чаще встречается так называемая эмотивность чувств, когда живая привязанность сменяется полным равнодушием, стоит объекту переживаний уйти из поля зрения.
Зависимость от непосредственного впечатления с годами перерастает в «неразборчивую общительность» (по В.Шелдону). Аффилиативная незрелость социальных эмоций в обыденном варианте предстает как «лабильнонеустойчивая акцентуированность характера» (по А.Е.Личко). Настроение во многом зависит от отношения окружающих даже в тех случаях, когда круг общения явно не соответствует человеку, и их мнение можно и должно было бы решительно проигнорировать. А чувство долга, для развития которого нужен, по меньшей мере, страх когнитивного диссонанса, становится с годами слабым местом характера. В последующие годы динамика его развития сильно зависит от взаимодействия с личностью. Поверхностные по своей природе сочувствие и сопереживание служат питательной средой для эгоцентризма. Прекрасно понимая умом значения общепринятых норм, люди такого склада не улавливают смыслов, которые их одухотворяют. В обыденном варианте дело не заходит дальше черствости, неделикатности, бесцеремонности, которые осложняют отношения с окружающими, но редко осмысляются самим человеком. Будучи хорошо воспитаны, люди такого склада остаются «обаятельными, бессердечными и сумасбродными» (по О. Уайльду), у которых «живые понятия удерживаются одной лишь памятью, так что не могут составить противовес эгоистическим стремлениям» (по И. М. Балинскому). Среди моих знакомых есть женщина, склонная прихвастнуть хорошими манерами, не замечая того впечатления, которое она производит своими невольными поступками. Так, прочитав роман, где эмансипированная героиня называла кадетов «вонючками», она стала так обращаться к сыну своей лучшей подруги, зная, что тот в свои пятнадцать лет временами мочится в постель. Близкие отлично понимали, что стоит ей об этом сказать, та поймет всю бестактность своего поведения и разорвет отношения навсегда. Пришлось помалкивать для сохранения дружбы (что поделать, такой человек, ему лучше посочувствовать, чем пытаться исправить). При плохом воспитании весьма вероятно появление «нецелеустремленной криминальности» (по Э.Крепелину).
Естественно, сказанное относится исключительно к взрослым людям. В детстве, когда эгоцентризм не только естественен, но и неизбежен, делать какие-либо выводы относительно искренности социальных эмоций можно лишь весьма предположительно. Да и не все психологические школы выделяют «нравственно бесчувственных» из числа характерологически акцентуированных. Советская и российская психология не считает нужным вводить соответствующие термины в свои классификации, тогда как англоязычная традиция это делает. Правда, ближе к концу ХХ века пресловутая «эмоциональная бесчувственность» отошла на второй план, а вперед выдвинулось соотношение спонтанности с ролевой структурой личности. «Если эмоциональное напряжение находит непосредственное отражение в поведении, минуя систему установок, отношений и социальных ролей, без учета социальной и этической нормы, это отражается в профиле теста шкалой, где предусмотрено отсутствие глубины в эмоциональных отношениях к другим людям».
Ответственность как свойство характера еще в большей степени зависит от воспитания, однако и здесь роль природных задатков достаточно заметна. В частности, когда за основу взять не количественный фактор (заслуживающий – не заслуживающий доверия), а способность извлекать урок из жизненного опыта. Это свойство характера, в отличие от волевой и эмоциональной его сторон, еще больше зависит от воспитания, так как не-посредственно связано со страхом когнитивного диссонанса и развивается постепенно по мере того, как человек движется от полного отождествления (ответственность перед людьми) к избирательному отчуждению (ответственность перед собственными помыслами). В каждом возрасте воспитательная ситуация строится на потребностях, питающих чувство ответственности. В детском саду положено тянуться к обществу, так что если ребенок остается во власти эмпатийных потребностей, его трудно заинтересовать игрой, организованной воспитателем. В начальной школе игра в учебу таким детям не интересна, так как переход социальных потребностей в когнитивное пространство еще не наступил. Недостаток мотивации к совместной деятельности сильно осложняет позицию в классе, особенно если инфантильных принимают за умственно отсталых. В отроческом возрасте, когда у сверстников просыпается дух состязания, для этого недостает «героических мечтаний» и вполне устраивает игра с младшими по воз-расту. В подростковом периоде отстающий в темпах развития комфортно чувствует себя в семье и нередко старается «перескочить в мир взрослых», минуя эмансипацию с ее серьезными испытаниями, выпадающими ядру личности. Психологи военных училищ отсеивают множество абитуриентов с незрелой мотивацией, которые наивно полагают, что солдаты будут их слушаться «просто так» благодаря знакам различия, невзирая на неопытность и беспомощность в социальной неформальной среде. В юридической практике немало случаев, когда, переступая порог «зоны» озлобленным правонарушителем и обнаружив там хорошо организованный и доброжелательно настроенный коллектив, преступники превращаются на глазах в инфантильных подростков, искренне привязывающихся к воспитателям и готовых следовать за ними не за страх, а за совесть.
Образно говоря, развитие личности происходит в мотивационном диссонансе с той социальной потребностью, на которой базируется воспитательная ситуация. Соответственно, характер ищет корни ответственности где-то вне ее, так что вовсе не обязательно, что из послушного и покладистого ребенка вырастет надежный и заслуживающий доверия взрослый.
К тому же, инфантильным людям свойственна такая особенность как «ретардация личностного развития», когда оно стабилизируется на том уровне, где психическая средовая адаптация не вынуждает совершенствоваться дальше. Когда на эту особенность – неумение и нежелание извлекать уроки из жизненного опыта — обратили внимание, появился термин «вечно пятнадцатилетние», а от обширной группы «морально дефективных» отпочковалось представление о «нравственно инфантильных». Как заметил Ф. Блум, «расстройства характера и личности, которые варьируют от одержимости, навязчивых состояний и явных антиобщественных поступков, зачатки которых наблюдаются в позднем подростковом возрасте, после чего устанавливаются на всю жизнь и редко осознаются субъектом как отклонения от нормы». Новый подход, как и прежний, не объясняет природу этого явления, но он открывает реальные методологические перспективы для воспитания, В твердых и доброжелательных руках взрослых людей (а большинство так называемых психопатов находятся именно в таких обстоятельствах) недостатки характера компенсируются верностью статусным ролям и привычкой к ролям-функциям, которые обволакивают дефицит ответственности, делая его незаметным не только для окружающих, но и для самого подростка. И хотя недостаток интуиции прорывается время от времени вопиющей нечуткостью в обхождении, последствия таких эксцессов не столь драматичны, чтобы заслуживать эпитеты, которые в изобилии встречаются на страницах специальной литературы.
Простое сравнение подростковых личностных реакций с особенностями мироощущения людей, которых привыкли относить к четырем основным вариантом психопатического склада характера, демонстрирует потрясающее сходство.
Реакция эмансипации дает о себе знать, прежде всего, тем, что подростки отказываются от общепринятого значения слов, выражающих непререкаемые ранее истины. Должно пройти известное время, чтобы личность отобрала из них моральные и этические категории в качестве внутренних смыслов поведения. Естественно, внешний рисунок поведения при этом будет отличаться стремлением отгородиться и в эмоциональном отношении по типу, как заметил Э. Блейлер, «подросткового аутизма». И если такой разрыв останется у взрослого человека, не способного связать когнитивное с аффилиативным, диагноз шизоидной акцентуации характера (а то и психопатии) вполне вероятен.
Реакция имитации – постоянная игра в социальные роли с неистребимой боязнью ответственности по вытекающим из этих ролей обязательствам – вполне нормальное явление в подростковом возрасте. Никто и не думает доверять их (подростков) намерениям и обещаниям, хотя и не сомневается в искренности побуждений здесь и сейчас. Все понимают, что роли-функции берутся из популярных и вполне банальных сюжетов «на пробу», что дало основание Э. Кречмеру выделить подростковый вариант истероидности, который проходит по мере того, как структура личности укрепляется статусными ролями. Не способные на этот переход (не говоря уже о ролях-принципах) в силу своеобразной гипотонии самосознания взрослые получают диагноз истероидной акцентуации или психопатии.
