ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Научные исследования психотерапии область относительно новая. Зарубежные авторы весь массив научных изысканий в психотерапии условно делят на три периода. Ранние исследования стремились обосновать психотерапию научно и закрепить ее институционально. Следующая волна касалась изучения эффективности психотерапии и выяснением связи между ходом терапии и ее результатом. Современная фаза исследований ознаменована углубленным изучением психотерапевтического процесса и растущим разнообразием исследовательских подходов. Среди исследовательских программ «третьей волны» есть ряд работ, рассматривающих социальную ситуацию в психотерапии вплоть до создания формализованных моделей. Однако, среди них нет ни одной, направленной на исследование того, как сам специалист понимает и описывает ситуацию взаимодействия с клиентом, свою роль и свое участие в ней.
Итак, в фокусе нашего исследовательского интереса оказался психотерапевт, взаимодействующий с клиентом и трактующий это взаимодействие определенным образом.
Психотерапию, в контексте нашего исследования, мы трактовали самым расширительным образом, фиксируя не столько разницу, существующую между медицинскими и немедицинскими ее аспектами, сколько то, что их объединяет – социальное взаимодействие специалиста с клиентом. Исходя из этого, к участию в исследовании привлекались лица, имеющие врачебную специальность «психотерапевт», и психологи, занимающиеся вопросами психологической коррекции и психотерапии. Таким образом, психотерапевт, в контексте нашего исследования, — это специалист, имеющий медицинское или психологическое образование, профессионально занимающийся психотерапией.
Мы исходили из того, что деятельность психотерапевта можно рассматривать в единстве двух ее составляющих: непосредственного действования и процесса становления деятельности, безусловно, тесно связанных друг с другом.
Становление психотерапевтической деятельности происходит как освоение ее для себя каждым отдельным специалистом. Сутью и результатом такого становления будет построение индивидуальной системы деятельности, именуемой в дальнейшем ИСД, и системы межличностных коммуникаций, характерных для данного профессионала. Мы исходили из теоретического допущения о том, что ИСД психотерапевта представляет собой сложноорганизованную структуру, уровни которой отличаются друг от друга разной степенью обобщенности и осознанности. В принципе, ставя вопрос о природе ИСД, мы, трактуя более широко, ставили вопрос о структуре субъективной реальности, ее внутреннем многообразии.
Первый уровень ИСД, с нашей точки зрения, составляют компоненты, отражающие представление специалиста о деятельности в целом. Эти компоненты основаны на профессиональных и общекультурных знаниях, которые представляют собой логические формы – социально закрепленные результаты отражения определенных отношений, свойств, имеющих универсальный или, по крайней мере, общий характер для данной области. Результаты такого отражения опредмечиваются в соответствующих знаковых или иных материальных системах, в практических действиях в социальной деятельности. То есть, имеются в виду, «готовые» предметные и коммуникативные, иными словами, репродуктивные компоненты в строении субъективной реальности, в частности, ИСД. Эти компоненты носят «содержательный» характер и традиционно изучаются и на предметном и операциональном уровне.
Следующий уровень составляют компоненты, формирующиеся под влияние общения с коллегами, отражающие профессиональную субкультуру и индивидуальные обобщенные знания профессионала о свойствах объекта и способах деятельности. Этот уровень отличается от предыдущего меньшей степенью обобщенности, а также тем, что его составляют не только содержательные (репродуктивные), но и смысловые (продуктивные) образования. Последние представлены в виде рефлексивного, личностного отношения к тем же содержательным компонентам ИСД в процессе их развития по мере становления деятельности. Смысловые аспекты ИСД (личностно-рефлексивные и коммуникативно-кооперативные) исследованы мало.
Третий уровень представляет специфическое для профессионала содержание ИСД. Это совокупность индивидуализированных когнитивно-регуляторных компонентов деятельности, формируемых и осуществляемых непосредственно на практике. Мы назвали это образование структурами профессионального субъективного опыта — ССО. Этот уровень, в отличие от двух предыдущих, относится к бессознательным психическим феноменам и задает не столько содержательные (как первый уровень), не только смысловые (как второй уровень), но еще и процессуальные характеристики ИСД. К этому уровню относится все то, что создает «живую ткань» психотерапии: ощущения, чувственные образы, эмоциональные переживания.
Базовыми для нашей работы стали компоненты, относящиеся ко второму и третьему уровням, в частности, к структурам профессионального субъективного опыта.
Кроме того, мы старались не уходить от социально–психологического контекста рассмотрения психотерапии в более широкий «деятельностный». Психотерапия, безусловно, представлена единством интеллектуальных, личностных, деятельностных и коммуникативных компонентов. Но ведущими, с нашей точки зрения, будут все-таки коммуникации, социальные взаимодействия. Это тот самый формообразующий костяк психотерапии, делающий возможными другие ее составляющие. При этом взаимоотношения с клиентом не только имеют собственную психотерапевтическую значимость, но зачастую составляют сам предмет психотерапевтической деятельности.
Психотерапия с самого начала своего существования считается дисциплиной эклектической, далекой от академических канонов построения научного знания. Структуры профессионального субъективного опыта, как явление субъективной реальности, не описываются только логическими формами, знаниями. В них, безусловно, входят и другие модальности субъективно переживаемых состояний, неподдающиеся однозначной классификации, но так или иначе выражаемые в психологических терминах, фиксируемые в обыденном языке, средствами искусства и экстралингвистической коммуникации. Страдание, тревога, вера, удовольствие, волевое устремление – все это наряду с мыслями, образами и многими экзистенциально значимыми состояниями – все это составляющие ИСД психотерапевта, многомерно связанные в ее целостной индивидуализированной структуре. В связи с этим парадигма классической рациональности и предлагаемый в ее рамках методологический аппарат плохо подходят для изучения психотерапевтической деятельности, направленной на исследование и изменение внутреннего субъективного опыта клиента. Таким образом, в качестве методологической основы психотерапии может выступать лишь та концепция, которая признает субъективизм.
Избрав своим предметным полем ситуацию межличностного взаимодействия и рефлексии специалиста на эту тему, мы, безусловно, задались вопросом, насколько обоснован наш выбор, поскольку среди психотерапевтов и специалистов, изучающих их деятельность, нет единства как в оценке самого феномена взаимодействие, так и в оценке степени его значимости для психотерапевтической деятельности. Например, лингвистически ориентированные направления фактически заменили концепт «взаимодействие» на свой концепт «ментальные поля» (термин введен Дж.Факонье для характеристики информационных массивов в какой-либо области знаний) и полагают, что «внутри таких пространств различные объекты и отношения между ними могут рассматриваться безотносительно к статусу этих объектов и отношений в реальном мире». То есть, лингвистически ментальное пространство психотерапии, вкупе с психотерапевтическим взаимодействием, рассматривается как виртуальная реальность.
Жак Лакан, видный представитель структурализма в психотерапии замечал, что «слово это закон, формирующий человека по своему образу и подобию. Вся реальность заключена лишь в даре речи, ибо лишь посредством этого дара к нам пришла реальность…»
Р.Д. Лейнг считал, что «выбор синтаксиса и словаря – политические поступки, определяющие и ограничивающие способ, которым будут переживаться «факты». Действительно, в некотором смысле, они идут дальше и даже создают изучаемые факты».
Возможно, и не существует феноменов, абсолютно независимых от их интерпретации и, стало быть, от некоторой теоретической установки. Последняя же, как писал П.Фейрабенд, бывает скрытой, замаскированной, что порождает убеждение в незыблемости факта.
Мы все же склонны присоединиться к менее радикальной и более традиционной точке зрения о том, что любая теоретическая установка, какую бы мы не приняли, сохранит определенную инвариантность содержания указанных фактов. В свете этого хочется надеяться, что выделенное нами предметное поле – ситуация взаимодействия в ходе психотерапии – является частью реальности. Она представляет, безусловно, широчайший простор интерпретациям разного рода, но, тем не менее, не становится от этого виртуальной, имеющей сугубо семиотическую природу.
При выборе методического аппарата мы опирались на следующие соображения:
— Деятельность психотерапевта, с нашей точки зрения, отличается неопределенностью, так как, во-первых, она полностью «не задана», то есть существует некое конечное требование, а содержание деятельности, ее компоненты, приемы регламентируются только опосредованно через результат, оставляя субъекту деятельности определенную свободу. Во-вторых, хоть существуют функциональные обязанности психотерапевта, некое формализованное представление о содержании его деятельности, тем не менее, каждому специалисту приходится конкретизировать его «под себя», наполнять каждую функцию содержанием, дополнять другими. Несмотря на вышеприведенные особенности, психотерапевтическую деятельность, тем не менее, можно изучать научно и постоянно улучшать с помощью такого рода исследований. Последний тезис заимствован нами у К.Роджерса, который, с нашей точки зрения, является предтечей в исследовании психотерапевтической деятельности. Он был первым, кто, в свое время, осуществил аудиозапись психотерапевтических сессий, позволив их анализ и изучение.
— Важный в рамках нашего обсуждения вопрос – о целостном объекте деятельности психотерапевта. Безусловно, для последнего представляется довольно затруднительным восстановить по памяти в процессе беседы полное содержание своей деятельности даже в ходе отдельно взятой психотерапевтической сессии. Запоминание и его особенности, как пишет Смирнов А.А., всегда соответствует своеобразию деятельности, которую выполняет человек. Иначе говоря, запоминается то, что совпадает с направленностью деятельности. Поскольку деятельность психотерапевта в разных ситуациях направлена на разное, целостный объект деятельности будет являться систематизированным результатом мыслительной и эмоциональной реконструкции всех возможных ситуаций. Этот результат мы назвали индивидуальной психотерапевтической концепцией — ИПК.
Таким образом, мы предположили, что каждый специалист в процессе становления своей деятельности формирует индивидуальную психотерапевтическую концепцию, как некий способ понимания и трактовки проблем клиента в ходе психотерапии, ее ведущий замысел. Это собственное «авторское» видение профессиональных задач и способов их разрешения в ходе деятельности. Как психологическое образование ИПК есть система представлений профессионала о своей деятельности, опосредованная индивидуальным опытом, потребностями и волевыми качествами личности психотерапевта. Мы предприняли попытку исследовать эту систему с помощью интервьюирования, содержательный анализ проводили методом контент-анализа.
— Кроме ИПК, в деятельности психотерапевта есть аспекты, отличающиеся малой вербализованностью и имеющие, в основном, действенный характер. В представлении специалиста «показать» эти аспекты легче, чем рассказать о них. Наблюдать последние мы можем с помощью современных супервизионнных техник, а изучать – последовательно их вербализуя. Проблема свободной вербализации субъективного опыта – это проблема перевода в вербальную форму того, что изначально имело полностью или частично невербальный статус. Причем, вербальная форма должна быть такой, чтобы обеспечить «слушателю» адекватное понимание «рассказчика». Это не самая простая задача, предъявляющая довольно высокие требования к объекту изучения. Но мы исходили из понимания психотерапевтической деятельности как концептуально насыщенной, а психотерапевта – как специалиста, систематически использующего на практике научные знания и представления и способного эксплицировать и объяснить механизмы собственной деятельности.
— По данным наших наблюдений, помимо объективных трудностей, в ситуации малой изученности психотерапевтической деятельности есть и ряд субъективных моментов. В частности, клиницисты высказывают опасения относительно того, что различные методы экспликации их работы, а уж тем более формализованные модели, могут снизить их естественную сензитивность. Опыт зарубежных клиницистов и специалистов, изучающих их деятельность, говорит о том, что на этом пути приобретается значительно больше, чем теряется. В частности, некий общий язык и единое концептуальное поле для формулировок являются большим приобретением, особенно учитывая ситуацию «вавилонского смешения языков» в отечественной психотерапии. А качество деятельности, как доказывает опыт изучения индивидуальных систем деятельности представителей других профессий, не ухудшается лишь по той причине, что отдельные ее составляющие идентифицированы и воспроизведены.
Таким образом, в связи с вышеизложенным, в исследовательскую программу вошел тезис о том, что методы беседы (интервью), наблюдения и способы их содержательного анализа должны дополнять и подкреплять друг друга. Кроме того, мы старались максимально учитывать собственное влияние на ход исследовательской программы.
Афанасьева Анна Владимировна
Читать далее https://www.b17.ru/article/28988/
