Психофизиология маскировки и разведки Сегодня день военного разведчика! Поздравляем всех причастных! И хотим напомнить…

«Шeл 1942–й гoд. Зимa. Вoйнa в рaзгаре. Нeмцы прyт впepёд. B стaвке веpховного глaвнокомaндующего – планoвое сoвeщание. Нaпoслeдoк oбсуждаются неприятные и не совсем пoнятные пpисутствующим маршалам и генеpалитету вoпросы. Маскиpовка. Нет, генералы кое будто понимают о маскиpовке – зимой – бeлые хaлаты, летом – хаки. Однако у немцев всё как–то интеpеснее. Их аэродромы – не очень видны с воздуха, а танки – зачем–то, пятнистые и полoсатые, как и форма обмундирования в некоторых подразделениях и частях.
Товарищ Сталин просит, чтоб маскировкой занялись срочно и вплотную, и не абы как, а строго научно, с серьёзным обоснованием. Дескать, мысль о том, что зелёное на зелёном – незаметно, не канает. Это и ежу понятно. Необходимо что–то более универсальное. Сталин раздражён. Стучит трубкой по столу. Просит немедленных действий. Генералы чешут затылки. Предлагают копировать маскировку противника. Верховный в ярости. Ему необходим принцип и ясность. Как это работает и почему. И кто сумеет этим заняться?

Осторожно пискнув горлом, слово берёт какой–то свежеиспечённый генералишко. Он – из интеллигентов. Может, родители учёные, а, может, и сам, в прошлой жизни науку успел подвигать. Генерал робко и путано докладывает, что в Ленинградском университете был такой профессор Шванвич. Так вот он, в своё время, возглавлял кафедру энтомологии, пока её не разогнали в начале тридцатых, и занимался покровительственной окраской крыльев бабочек. Может, он на что сгодится? Сталин неопределённо хмыкает и требует срочно, сегодня же, привезти в Москву этого Шванвича и доставить прямо к нему.

Генералы облегчённо подрываются со стульев и бегут исполнять приказание.

Звонок в Саратов, куда эвакуирован университет. Никакого Шванвича там нет и не было. Кто–то говорит, что он остался в Ленинграде. А там сейчас, ясное дело, блокада.

Спецрейс готов через двадцать минут. Самолёт летит в блокадный город. Шванвича находят дома, в постели. Он уже не встаёт. Куриный бульон в энтомолога заливают прямо в самолёте.

Ночью он уже у Сталина. Главнокомандующий недоверчиво вглядывается в заросшее лицо доходяги–профессора и излагает суть задачи. Немного оклемавшийся Шванвич внимательно слушает и, похоже, даже что–то понимает.

— Ну, что, профэссор, сможэщь помочь армии и фронту?

— Смогу, – сипит в ответ Шванвич.

— Что тэбе для этого нужно, профэссор?

— Три дня и два художника…

Через три дня Борис Шванвич докладывает перед всей Ставкой. Он избегает таких мудрёных слов, как «мимикрия» и «принцип стереоморфизма».

Всё просто, элегантно и доступно. Основа концепции, если в двух словах – выступающее и высветленное красить в тёмное, затенённое и вогнутое – высветлять. Остальное – детали. Художники, под руководством Шванвича, уже всё проиллюстрировали. По сезонам и временам года. Для наглядности на столе стоят объёмные гипсовые модели, раскрашенные так, что их форма совершенно разваливается и уплощается.

Шванвич говорит про «расчленяющий эффект» и про общие закономерности маскировки.

Генералы и маршалы сидят с распахнутыми ртами.

Год спустя, Шванвич снова на приёме у Сталина:

— Проси, что хочэщь, профэссор… Хорошо поработал.

Шванвич задумывается буквально на секунду:

— Хочу кафедру энтомологии. Она была. Но теперь её нет.

С 1944–го по 1955–й, почти до самой смерти, Борис Шванвич заведовал своей любимой кафедрой.

Похоронен на Большеохтинском. На могиле — памятник с изображением плана строения рисунка крыльев дневных бабочек. И – ни одного танка. А он – танк, там есть. Просто – не виден.»

Анатолий Полежаев