НА РАСКОПЕ ( ГОСПИТАЛЬ) Копали… в поиске убитых, а те, как будто расползлись, нашли…

⚕НА РАСКОПЕ ( ГОСПИТАЛЬ) ⚕

Копали… в поиске убитых,
а те, как будто расползлись,
нашли железок два корыта,
и совершенно целый шприц.

Остатки гипса, рвань брезента,
осколки жёлтого стекла,
жгута коричневая лента,
кривая, ржавая пила…

Давно пресытились металлом…
нашли «буржуйку», а за ней,
каверну, полную, навалом,
коротких, мелконьких костей…

Мой корешок, Сергей Девяткин,
по службе — доктор полевой,
сказал — Ну, это точно пятка…
уставясь на мою ладонь.

А верно, пятка…характерный,
знакомый костяной желвак,
война — трипроклятая стерва!
Да их там сотни?! Как же так?!

Плюсна ноги, деталь запястья,
огрызков трубчатых намёт,
как будто здесь оборонялся,
кошмарный, адский пулемёт…

И сыпал гильзами — костями…
откуда столько… рук и ног?
Мы тола в костерок строгали,
но кофе в горле поперёк!

Явился старичок почтенный,
от деревенской стороны…
— Стоял здесь госпиталь военный,
в последние года войны…

Тощой, дублёный суховеем,
нахохленный, как воробей,
глаза с лукавинкой смотрели,
из под приподнятых бровей.

Пиджак потёртый, домотканка,
щетины белые торчат,
висит засаленная планка,
по моему, за Сталинград.

— Народу там была, орава…
гость улыбнулся и кивнул,
рукав пустой болтался справа
трубой раздутый на ветру…

Большой… шатровые палаты,
машины, лошади, кошмар! —
старик с улыбкой виноватой,
достал потёртый портсигар.

И я, король дерьма и пара,
уборщик, столяр, истопник,
порой, работал санитаром,
рукастый, трезвенный мужик.

Со спиртом было очень строго, —
он потянулся прикурить…
— А косточки? Так руки — ноги,
гангрена… как её лечить?

Пилой, родимой, ёлки-двадцать…
дымнул, закашлялся, — Эх, мать!
Уж лучше без ноги остаться,
чем в землю молодым сыграть…

Хоть «чемоданчиком», а любо,
на белом свете жить и жить…
здесь где то и моя, голуба,
отдельно от меня лежит.

Летун повадился с крестами,
палатки лихо шинковал,
гонялся по полю за нами…
чуть что — на бреющем линял.

Из хирургии, напрямую,
ведро с обрубками тащил,
Летит!… шарах! Руки не чую,
осколки кости, нитки жил…

Где-инде бы подох…три пули,
истёк бы кровью, без затей,
отрезал руку доктор Шульман,
душевный, добрый был еврей.

И врач от бога, нынче в мире,
таких не родится сто лет,
его жену и дочку, Миру,
загнали фрицы на тот свет…

А он не знал, всё слушал сводки,
когда Житомир будет наш…
Серёга вынул флягу с водкой,
— Давай глотнём, а то мандраж.

Налили деду, он с почтеньем,
принял, занюхал рукавом,
— Пора мне, хлопцы. В воскресенье,
мы к вам с внучатами придём.

Пускай посмотрят, пострелята,
чем нас калечили враги
пускай помогут, если надо…
— Советом, батя, помоги…

— Вам, мужики, копать в низине,
главврач когда то говорил,
— Там, за оврагом, в луговине,
наверно, сотни три могил…

Бывало, раненные мёрли,
от смерти не заговорить…
сглотнул комок… першило в горле,
— Эх, сколько… а могли бы жить…

Там в каждой яме по десятку,
а то и боле — кто считал?
в журнал писали по порядку,
да только где он, тот журнал?

В штабной автобус, дальнобойный,
шальной придурок угодил,
я к тому времени в Коломну,
на санитарном укатил…

Ходите в гости, дом у брода,
имею, что метать на стол,
сынки, ищите, там народу…
перекрестился и ушёл.

Ушёл солдат, живые мощи,
мотал воздушным рукавом,
лопатки острые, как поршни,
ворочались под пиджаком.

Найти бы всех, кто слепо сгинул,
спасая родину свою…
молчала яма, рот разинув
а мы стояли, на краю.

Автор: [id179065144|Александр Пятаченко]