КОНЦЕПЦИЯ САМОСТИ ПО ВИННИКОТТУ
Начиная с 1949 года, понятие «самость» появляется практически во всех работах Винникотта, в контексте, который продолжает развиваться вплоть до последних его работ. Но, до настоящего момента, не существовало какого бы то ни было систематического описания его понимания «самости». Казалось, ему это было не нужно. Он оставил этот вопрос открытым для дальнейшего клинического осмысления. Подобная условность в использовании понятия не редкость в подходе Винникотта и встречается также в использовании им других понятий. О «персонализации» /personalization/ он писал следующее: Однако, я нахожу возможным взять слово… которое я использовал в другом контексте, и посмотреть, как оно может быть иллюстрировано детальной клинической работой в детской психиатрии и психоанализе.
Понятие самости – одна из идей, которую Винникотт иллюстрировал детальными клиническими примерами. Совершенно поражает то, что, когда, в конце концов, он сделал попытку дать определение самости, он включил в него основные клинические понятия из разных этапов своей работы. Переводя исследование Винникотта «Основа самости в теле» на французский язык, переводчик мадам Жанин Калманович подчеркнула, насколько сложно ей было перевести понятие «самость». Винникотт дал ей подробный ответ в письме, датированном 19 января 1971 года.
Письмо было получено уже после его смерти. По разным причинам, я бы хотела процитировать это письмо практически целиком, в том виде, в каком оно было напечатано в Новом обзоре психоанализа /Nouvelle Revue de Psychoanalyse/ в 1971 году (на английском языке!). Это последнее и, возможно, наиболее всеохватывающее высказывание Винникотта об идее самости, как он понимал ее на тот момент, оно также содержит все клинические понятия, которые считались Винникоттом важными в их связи с самостью. Более того, в этом заявлении виден его способ мышления, как предусмотрительного, сложного, сомневающегося, постоянно спрашивающего себя человека, всегда готового пересмотреть свои взгляды.
Что касается этой статьи, ключевым моментом здесь является слово «самость» /self/. Мне было интересно, смогу ли я написать что-то об этом слове, но, конечно, как только я приступил к работе, я обнаружил, что даже мое собственное понимание значения этого слова остается весьма смутным. Я написал следующее: Для меня, самость, которая не равнозначна Эго, это личность, которой я являюсь, которой являюсь только я, личность, которая обладает некой целостностью, основанной на действии процесса созревания.
В то же самое время, у самости есть части, и, по сути, она состоит из этих частей. Эти части приклеиваются в направлении изнутри-наружу в ходе действия процесса созревания, которому, в идеале (особенно в самом начале), благоприятствует человеческое окружение, которое обеспечивает холдинг и уход и благоприятствует развитию. Самость, естественным образом, помещается в теле, но, при определенных обстоятельствах, она может оказаться диссоциированной от тела, или тело может диссоциировать от самости. Самость узнает себя, главным образом, в глазах и выражении лица матери, а также в зеркале, которое может начать символизировать лицо матери.
В конечном счете, самость приходит к значимым отношениям между ребенком и набором идентификаций, которые (после достаточной инкорпорации и интроекции психических репрезентаций) организуются в виде живой внутренней психической реальности. Отношения мальчика или девочки с его или ее собственной внутренней психической организацией видоизменяется в соответствии с ожиданиями, демонстрируемыми отцом, матерью или другими значимыми людьми из внешней жизни человека. Для человека, который, до настоящего момента, рос и продолжает расти от зависимости и незрелости к независимости и способности идентифицироваться со зрелыми объектами любви /love objects/, не теряя собственной идентичности, единственным смыслом действовать и жить является самость и жизнь самости. Все это может показаться Вам бесполезным, но, в любом случае, я счел необходимым сделать попытку записать эти мысли на бумагу. Само собой разумеется, у меня может возникнуть желание внести изменения.
Конечно, перед Вами остается все та же проблема, что и в начале, а именно, как перевести слово «самость» /self/, не используя то же самое слово, которое используется для перевода слова «Эго» /ego/. Позвольте, попробую помочь. Я думаю, тот, кто использует слово «самость», и тот, кто использует слово «Эго», стоят на разных позициях. В первом случае, речь идет непосредственно о жизни и проживании; во втором, когда используется слово «Эго», говорящий или пишущий более дистанцирован, менее вовлечен, возможно, более ясен, потому что способен использовать всю силу интеллектуального подхода.
Такое сгущенное, сложное и поистине многоаспектное определение говорит о том, насколько сложно понять идею самости Винникотта, не обращаясь к его наиболее важным теоретическим понятиям и к тому контексту, из которого все они берут свое начало – ранним отношениям между младенцем и матерью. Винникотт особо подчеркивает различение, которое он делает между понятием «самость» и понятием «Эго». Это полезное объяснение, данное им ретроспективно, в отрыве от его клинической практики, по своей сути согласуется с тем подходом, которого он придерживался в своих работах.
Данное объяснение подтверждает предположение о том, что его основной задачей было не сформулировать четкую идею, а, скорее, непосредственно описать с помощью понятия «самость» нечто из опыта проживания, нечто о жизни. Мне кажется, что для Винникотта понятие «самость» обычно связано с понятием «проживания» /experience/. Используя понятие «самость», он старается описать значение индивидуального проживания, начиная с самого раннего периода в системе окружения-индивидуального.
Здесь я бы хотела сопоставить отрывок, в котором Винникотт пытается развести понятия «Эго» и «самость», с отрывком, в котором понятие «самость» может быть осмыслено только в его взаимосвязи со словом «проживание», так как именно это слово позволяет Винникотту понять человеческого младенца как «проживающего» человека /experiencing individual/ в его отношениях с окружением: Понятие «Эго» может быть использовано для описания той части развивающейся личности, которая, при подходящих условиях, склонна интегрироваться в некую целую единицу… Мы увидим, что Эго может изучаться задолго до того, как приобретает свою значимость слово «самость». «Самость» возникает после того, как ребенок начинает использовать интеллект, чтобы смотреть на то, что видят, или чувствуют, или слышат, или представляют себе другие, когда они встречаются с телом этого младенца.
В другом отрывке, противоречащем этому заявлению, Винникотт говорит об очень ранних истоках самости, а слово «проживание» /experiencing/ выступает в тесной связи с ней: Разумеется, мы можем сказать о психике до рождения, что существует личный процесс /going-along/, непрерывность проживания. Эта непрерывность, которую можно было бы назвать истоком самости, периодически нарушается фазами реакции на вторжение. Самость начинает накапливать воспоминания об ограниченных фазах /limited phases/, когда реакция на вторжение разрывает непрерывность.
Образ мышления Винникота видоизменяется от его ранних работ к более поздним, это можно легко заметить, если читать его работы в хронологическом порядке. Зачастую идея упоминается мельком, а позже он вновь обращается к ней, обогащая ее другими идеями и клиническими наблюдениями. Иногда Винникотт вновь подхватывает нить рассуждений, обращаясь к контексту, в котором некая мысль упоминалась ранее, иногда он не делает попыток установить связь с более ранним контекстом. Это может привести в замешательство, так как читатель не может понять, потеряла ли эта связь свое значение для самого Винникотта, или же он предполагает, что читатель сам установит эту связь с предыдущими упоминаниями.
Единственная тема, которая никогда не остается в стороне и постоянно детализируется, это отношения младенца и матери, но и здесь определенные аспекты отношений, описанные в более ранних работах, могут не упоминаться в более поздних. Сам Винникотт отметил другую особенность своего стиля работы, которая представляется мне важной. Свою лекцию «Первичное эмоциональное развитие» он начал со следующих слов: Я не стану начинать с исторического обзора и показывать, как мои идеи развивались из теорий других людей, потому что мой разум работает по-другому. Что происходит в реальности, так это то, что я собираю то-то и то-то, здесь и там и, сопоставив это с клиническим опытом, формулирую свои собственные теории и уже после этого, в самую последнюю очередь, спрашиваю себя, где и что я украл. Вероятно, этот метод не хуже и не лучше других.
Можно будет увидеть, что помимо его необычного способа использовать понятия, о чем говорилось выше, использование им понятия «самость» особым образом доказывает, что его практически не интересовало то, как это понятие понималось другими писавшими, он пытался найти значение этого понятия для себя самого, независимо от того, какие смыслы вкладывали в него другие.
Решающее влияние на его клиническое мышление оказал тот факт, что, когда в начале 20-х годов он впервые столкнулся с психоанализом, он был консультирующим педиатром. Он объясняет, что хочет писать в качестве психоаналитика, который одновременно является педиатром:
педиатром, который привык размышлять о развивающемся ребенке, а точнее, о развивающемся младенце. С точки зрения педиатра, в развитии человека существует непрерывность… Целью заботы о ребенке является не только вырастить здорового ребенка, но и создать условия для максимального развития здорового взрослого.
В вышеизложенном определении мы видим, как акцент на непрекращающемся развитии человека вносит свой вклад в формирование понятия «самость», Винникотт говорит о человеке, «который, до настоящего момента, рос и продолжает расти от зависимости и незрелости к независимости…» Это тесно связано с оптимизмом клинического подхода Винникотта, который позволяет нам неожиданно замечать удивительные проблески то тут, то там. «Если аналитик делает свою работу, в нем обязательно должна присутствовать вера в природу человека и процесс созревания».
Итак, Винникотт всегда считал себя педиатром и подготавливал свой клинический и теоретический материал, опираясь на междисциплинарный подход в своей работе, с одной стороны, с матерями и младенцами, а с другой, с шизоидными и пограничными пациентами.
В этом смысле, он писал, что ответы на вопросы, касающиеся ранних отношений младенца и матери, находятся в работе с пациентами, которые способны регрессировать до ранних явлений и вербализовать их (когда они чувствуют, что готовы к этому), не принося в жертву деликатность «довербального, невербализованного и невербализуемого иначе, чем, разве что, в поэзии». Через год Винникотт вновь вернулся к этой идее, заявив, что матери и младенцы учат нас ситуации переноса с шизоидными пациентами и наоборот, шизоидные пациенты учат нас подходу к матерям и младенцам, в заключение он говорит, что наши знания о потребностях пациентов, находящихся в психотической фазе, в основе своей получены из наблюдения за матерями и младенцами.
Винникотт выделяет два аспекта самости:
1) Самость, которая проживается в межличностной коммуникации и оживляется в результате этого обмена, которая рождается в проживании того, что первые влечения /impulsiveness/ и спонтанные жесты встречены другим. Линия развития тянется от ответа достаточно хорошей матери на первые спонтанные жесты к проживанию иллюзии на основании совместного проживания жизни младенца и матери, и к проживанию промежуточного пространства и жизни в культурном поле.
2) Некоммуницирующая самость, которая, в здоровом варианте, не участвует в коммуникации – по-другому называемая центральной самостью.
Здесь может быть рассмотрено то, что младенец, которого отвлекают и принуждают реагировать, отвлекается от состояния «существования» /being/. Это состояние «существования» может иметь место только при определенных условиях. В момент реагирования младенец не «существует».
Отмечу, что наибольшую важность здесь представляет травма, выраженная необходимостью реагировать. На данной стадии человеческого развития, реагирование равнозначно временной потере идентификации. Это провоцирует острое чувство уязвимости и закладывает основу для ожидания дальнейших случаев потери непрерывности самости, и даже для внутренней (но не врожденной) безнадежности по отношению к возможности проживания собственной жизни.
В другом контексте, Винникотт говорит о «непрерывности существования», которую необходимо сохранять для того, чтобы здоровое развитие продолжалось. Предварительным условием для этого является правильное окружение. Правильное окружение активно адаптируется к потребностям новообразующейся психе-сомы. Окружение, которое не адаптируется подобным образом, превращается во вторжение, на которое младенец должен реагировать.
Первичная организация Эго возникает из проживания угроз уничтожения, которые не заканчиваются уничтожением, и после которых снова и снова наступает восстановление. На основе этих проживаний развивается способность верить в восстановление. Эго или самость – здесь эти понятия равнозначны – формируется из совокупности проживаний.
Если мать терпит неудачу в приспособлении к потребностям младенца, чувство самости младенца будет уничтожаться.
Винникотт выделяет две крайности: младенцы, которые получают возможность развить на основе удачных проживаний веру в надежность, и младенцы, которые переживают настолько сильную неудачу окружения, что восстановление больше не представляется возможным. Он делает предположение, что последние несут в себе опыт немыслимой или архаической тревоги: Они знают, что значит находиться в состоянии крайнего замешательства или агонии дезинтеграции. Они знают, что значит быть брошенным, бесконечно падать или переживать психосоматическое расщепление. – Иными словами, они пережили травму. И их личности вынуждены формироваться вокруг организации защит, возникших в результате травмы.
Винникотт постоянно ищет новые способы выразить свою убежденность в том, что процесс созревания, который является у человека врожденным, может быть запущен только при благоприятном окружении. В ходе этого процесса человек движется от абсолютной зависимости (неспособность иметь какое-либо представление о материнской заботе) к относительной зависимости (младенец может начать осознавать потребность в элементах материнской заботы) и независимости (накопление воспоминаний о заботе, проекция собственных потребностей и интроекция элементов заботы, формирующие доверие, обогащаются первым интеллектуальным осмыслением и ведут к развитию у младенца навыков обходиться без заботы).
Винникотт систематизирует развитие младенца как интеграцию, персонализацию и взаимоотношения с объектами /object-relating/. Он связывает развитие с тремя аспектами заботы о ребенке: холдингом, обращением и представлением объектов /object-presenting/. Материнское окружение претерпевает собственный рост, который зависит от постоянно меняющихся потребностей младенца и определяется Винникоттом как первичная материнская вовлеченность. Мать, способная развить в себе такое состояние повышенной чувствительности, обеспечивает условия /setting/ для того, чтобы конституция младенца начала проявлять себя, чтобы начали раскрываться тенденции развития и чтобы младенец проживал спонтанное движение и обретал собственное восприятие, свойственное этому раннему периоду жизни.
Шахт Лор — Взгляд Винникотта на самость и ее детские истоки
