Отец первобытного племени, вождь и гипнотизер
Отвергнув идею о существовании специфического «стадного инстинкта» в том виде, как его описал У. Троттер, Фрейд исследует сходство, которое он наблюдает между психологией толпы и организацией первобытного племени, которую, как он полагает, толпа воспроизводит. Вождь толпы является, следовательно, эквивалентом первобытного отца, внушающего страх, в то время как подчиненная позиция индивидов соответствует регрессу к примитивному психическому состоянию организованного племени.
В последнем первобытный отец господствует над своими сыновьями, препятствуя их сексуальному удовлетворению, таким образом связь между братьями рождается из заторможенных сексуальных стремлений, как и в толпе. Вначале сын тотчас занимает место убитого главы и присваивает себе всю власть и сексуальное удовлетворение, и таким образом в том, что касается его самого, кладет конец значимости заторможенных сексуальных стремлений как цели. Если в церкви, как и в армии, у всех индивидов существует идеалистическая иллюзия, будто вождь любит их всех одинаково и по справедливости, то в первобытном племени, напротив, всех объединяет именно ненависть, так как индивиды «одинаково подвергались преследованиям со стороны первобытного отца и одинаково его боялись».
Вслед за тем Фрейд задается вопросом о природе таинственного воздействия королей или вождей племен, аналогичного силе воздействия, которой обладает взгляд гипнотизера. Гипнотизер во время сеанса стремится притянуть все внимание к своей личности, исключив внешний мир, в бессознательной гипнотической связи, аналогичной переносу. Как показал Ференци (1909), с психоаналитической точки зрения можно считать, что, приказывая пациенту спать, гипнотизер занимает место родителей.
В отношениях этого типа гипнотизер также пробуждает в загипнотизированном часть его архаического наследия и заставляет его вновь переживать наводящие ужас отношения со страшным отцом первобытного племени — «пассивно-мазохистскую» позицию, которую мы видим по отношению к вождю толпы, который «всегда остается внушающим страх первобытным отцом». По поводу жажды власти, свойственной толпе, и ее потребности быть покоренной Фрейд заключает, что «первобытный отец — это идеал толпы, который властвует над Я вместо идеала Я».
И снова наблюдение патологических феноменов приводит Фрейда к открытию в области функционирования нормального индивида. Так, введение различия между Я и идеалом Я, этой новой концепции психического функционирования, позволяет ему утверждать, что взаимодействие между целостным Я («всем Я») и внешними объектами воспроизводится, в свою очередь, во внутреннем мире, т.е. «на этой новой сцене внутри Я».
Затем Фрейд намечает последствия этого факта как в норме, так и в патологии. Когда мы имеем дело с нормальной психической организацией, деление между Я и идеалом Я приводит к напряжению между двумя противоположными полюсами этих объектных отношений, к напряжению, которое плохо переносится и непрерывно пересматривается.
Например, во сне мы периодически возвращаемся к состоянию избегания объекта, которое представляет собой нарциссический регресс. Когда мы имеем дело с патологией, можно подумать, что сепарация Я и идеала Я более невыносима и что она временно стирается. В этих случаях Я может или восстать против запретов и позволить себе любые нарушения границ, как во время первобытных празднеств или карнавала, или подчиниться запретам идеала Я, который «включает в себя сумму всех ограничений, которым Я вынуждено подчиниться…».
Могут ли эти чередования объяснить психогенную составляющую, определяющую колебания настроения, которые мы наблюдаем в меланхолической депрессии и мании? Поскольку пациент, страдающий манией, лишается всех своих торможений, Фрейд выдвигает гипотезу, что переход от меланхолии к мании может объясняться процессом распада идеала Я в Я того идеала Я, который был так суров у меланхолика. С другой стороны, можно также думать, что подобное превращение меланхолии в манию может быть результатом периодического бунта Я против идеала Я, «причем Я доведено до бунта жестоким обращением со стороны своего идеала, которому оно подвергается в случае идентификации с отвергнутым объектом».
Разграничение между Я и идеалом Я дало Фрейду возможность сделать несколько дополнительных замечаний. Первое касается того прогресса, который представлял собой в первобытные времена переход от психологии толпы к индивидуальной психологии и который следовал за убийством отца первобытного племени. Развивая идеи, выдвинутые в Тотеме и табу, Фрейд высказывает гипотезу, что конфликты между братьями помешали им назначить преемника отцу.
Тот, кто сумел преодолеть этап, состоявший в переходе от действий к слову, был первым эпическим поэтом: именно он призвал на помощь свое воображение и создал рассказ о герое, в одиноч ку победившем отца и ставшем его преемником в мифе: «Итак, миф — это шаг, который позволяет индивиду преодолеть психологию толпы». Но, добавляет Фрейд, не был ли настоящим героем сам поэт, который посредством своего рассказа идентифицируется с героем, о чьих подвигах он повествует слушателям? Кульминацией следующего этапа становится обожествление героя — предтечи возвращения первобытного отца в виде божества.
Затем Фрейд уточняет, каково соотношение между любовью, с одной стороны, и сексуальными влечениями — прямыми и заторможенными в отношении цели — с другой. Последние соответствуют сублимации сексуальных влечений. А прямые сексуальные влечения мешают образованию группы, что мы и видим, когда двое влюбленных избегают скопления людей и ищут уединения. Когда прямые сексуальные влечения проявляются в группе, они ведут к ее распаду.
Наоборот, замечает Фрейд, в таких больших группах, как церковь или армия, «нет места женщине как сексуальному объекту» и, уточняет он, разница полов не играет никакой роли. Наконец, невроз асоциален по существу, так как он стремится выделить индивида из толпы: «[он] оказывает на толпу разлагающее действие так же точно, как состояние влюбленности».
Жан-Мишель Кинодо — Читая Фрейда: изучение трудов Фрейда в хронологической перспективе
