СТРАСТЬ НЕВРОТИКА Страсть невротика — термин, который можно встретить в лакановском «Направлении лечения». И…

СТРАСТЬ НЕВРОТИКА

Страсть невротика — термин, который можно встретить в лакановском «Направлении лечения». И мне хотелось бы связать его с еще одним термином Лакана — с «нехваткой бытия» у невротического субъекта (более точным выражением было бы «нехватка в бытии»). Хоть это выражение и кажется неясным, нам важно отнестись к нему со всей серьезностью, если мы хотим понять характер заключенного здесь парадокса. С точки зрения терапевта, невротик — душевнобольной. Но для Лакана, психиатра по образованию, это не так.

Парадокс состоит в следующем: думается, что говорить о страсти — значит говорить о «страдании», а ведь и в страсти, и в страдании, и в боли нет нехватки бытия; наоборот, трудно найти лучшее свидетельство бытия, бытия человеческого, чем боль, будь то боль душевная или физическая. Невротик непременно страдает. А боль, кажется, уже в себе самой предлагает нечто похожее на доказательство существования. Когда кто-то чувствует себя хорошо, он может поставить под сомнение как существование мира, так и себя самого — или, вслед за Декартом, заниматься философией, теологией, сомневаться…

Но когда появляется боль — например, головная боль от занятий философией — проблемы уходят, и уходят все измышления. Помнится, Фрейд говорил: «Достаточно всего только зубной боли, и о философии забываешь». На этом примере можно оценить роль боли как доказательства существования. Кроме того, мы можем вспомнить такую вещь, как мазохизм, через который субъект также получает доказательство существования. Он получает его постольку, поскольку другой обращает на него внимание (ведь чтобы заставить кого-то страдать, нужно уделить ему порядочное количество внимания), и именно в этом и нуждается мазохист.

Другой здесь требуется в качестве «хозяина», но правда игры состоит в том, что хозяином оказывается сам мазохист. У настоящего мазохиста — который с клинической точки зрения будет настоящим первертом — страсть, если только мы можем употребить это слово, отлична от страсти невротика. Страсть невротика и страсть перверта Страсть невротика не сводится к боли в том смысле, в каком это слово употребляет Лакан. Настоящие перверты не встречаются в аналитической практике, поскольку они знают, зачем они приходят в этот мир: они приходят в этот мир за наслаждением и знают, где его найти.

Перверт — знаток тех мест города, где можно встретить наслаждение. Наслаждение для него — путеводная звезда, и, хотя иногда перверт довольствуется тем, что подвернулось ему под руку, в любом случае именно наслаждение регулирует его желание. В случае невротика мы, напротив, замечаем колебания в том, что касается непосредственно наслаждения: желание видоизменяется, и бывает так, что когда оно близко к исполнению, оно исчезает. Когда наслаждение уже на пороге, субъект делает небольшое движение в сторону, чтобы не повстречаться с ним, и вновь уходит на его поиски.

Есть такая крылатая фраза: «Ты бы не искал меня, если бы уже не нашел». Вот таким же точно образом невротик ищет, чтобы не найти. Перверт движим нуждой, в самом его желании есть аспект необходимости. Это логическая модальность: здесь речь идет о том, что не прекращается. Напротив, в отличие от перверта, невротик не знает, зачем он существует в этом мире. То, что он знает — думает, что знает — это то, что он не находится в этом мире, чтобы наслаждаться.

Именно поэтому желание его не ориентировано на наслаждение, он не идентифицирует свое желание с наслаждением. Логическая модальность, определяющая позицию невротика, — это не необходимость, но возможность. Невротику как раз недостает оправдания и смысла своей жизни. И потому его страсть располагается — если мы позволим себе немного изменить фразу Лакана — в области «нехватки смысла бытия». А раз уж невротику не хватает смысла жизни, он его себе сам и создает. Создание смыслов бытия — человеческая страсть, давшая нашей культуре представления о долге и идеалах. И они теперь предлагаются в помощь субъекту, пытающемуся нехватку смысла заполнить.

Характерная черта обсессивного невротика в том, что он, так сказать, изобретает себе смерть и привержен ей. Обсессив ищет смысл собственного существования, отталкиваясь от смерти другого. С такой точки зрения получается, что Европа строит смысл своего бытия скорее как истерик, тогда как Соединенные Штаты больше напоминают обсессива, находя смысл своего существования в смерти множества людей. Но есть другой способ борьбы с этой нехваткой — способ, пожалуй, менее губительный для смысла бытия другого. Это способ истерический. Однако почему и он тоже все-таки связан с разрушением основ существования другого? Безусловно, истерик не стремится их разрушить.

Наоборот, он желает, чтобы существование другого имело основания. Но основания эти истерик хотел бы видеть построенными на одной лишь своей любви — так, чтобы именно ей другой был всем обязан и только одна любовь (или ненависть, что одно и то же) истерика и была для другого самым достоверным доказательством собственного его существования. Таким образом, мы видим, что, как бы это ни достигалось — путем ли создания смыслов бытия или путем их разрушения — в любом случае речь определенно идет о поддержании существования Другого. Для обсессивно-компульсивных невротиков важным условием будет неподвижность Другого, и потому нет более «чистого» обсессивного невроза, чем в случае, когда место Другого занимает мертвый.

Это как раз то, что мы видим на классическом примере «Человека с крысами». Возможно, паника, появившаяся в начале анализа, имела причиной подозрение, что Другой сдвинулся с места. В известном эпизоде, когда Человек с крысами навещает могилу своего отца и замечает, что возле нее что-то — возможно, какое-то животное — шевельнулось, он испытывает страшную панику, так как это событие натолкнуло его на мысль, что нечто, связанное с его отцом, может двигаться. Итак, обсессиву важно поддерживать состояние неподвижности Другого, истерик же старается поддерживать идею о том, что Другой ему обязан, но и то и другое необходимо, чтобы сохранить постоянство Другого. Субъект стремится быть самым ценным, что есть у другого, ведь именно ему Другой обязан своим существованием.

Жак-Ален Миллер — Введение в клинику лакановского психоанализа