ЧТО ЛЕЖИТ В ОСНОВЕ САМОПОВРЕЖДЕНИЯ?
Я бы хотел также напомнить о том, что в последних исследованиях, включающих теорию привязанностей, телу отводится большая роль в развитии младенца. Огден придает центральное значение «режиму аутистического касания» досимволического, доречевого опыта. Физические ощущения посредством «образования ограниченных поверхностей» и «образования досимволических связей» основаны на тактильном контакте субъекта и объекта. Другие исследователи, а именно Фонаги и Таргет, постоянно подчеркивают значение функций ментализации и символизации, которые первоначально берет на себя мать младенца (в расширенном понимании контейнирования). Если эта материнская функция выполняется в недостаточной мере, «обязательно нужно найти другие формы обретения психического опыта. К ним относятся, например, самоповреждающее поведение и агрессивное поведение, направленное вовне».
Это означает, что такого рода дети, ставшие жертвами пренебрежительного отношения, ищут пути, чтобы осуществить патологическое контейнирование неинтегрируемых, несимволизированных психических переживаний, и используют при этом прежде всего собственное тело. Можно вспомнить депривированных маленьких детей, которые бьются головой об стену, или Iactatio capitis nocturna, посредством которого ребенок укачивает сам себя, бесконечно раскачиваясь всем телом туда-сюда. Таким образом, деятельность тела ведет к самоуспокоению, страх самоуничтожения держится под контролем. Раскачивание служит в этом случае самоутешением и аутоэротической стимуляцией, как будто ребенок становится матерью для себя самого.
В следующем клиническом примере мы рассмотрим проработку самоповреждающей динамики у пациентки Йоханны в ходе групповой сессии. В группе развивается дискуссия о психофармакологии, после чего Марта говорит о своем гневе и неутолимой агрессии.
Йоханна: Я пытаюсь успокаивать себя зверобоем. В клинике мне давали таблетки, и я не хочу их больше принимать. Я принимаю зверобой уже две недели, мне его прописал врач.
Марта (немного заговариваясь): Мне однажды хотели дать лекарства, это было перед экзаменом, я восприняла это как провокацию.
Йоханна: Действие лекарств бывает разным. В клинике я по-разному реагировала на одни и те же медикаменты.
Марта: Я постоянно срываюсь. Прежде чем это произойдет со мной в очередной раз на людях, я уж лучше приму лекарства.
Карола: Речь все-таки не о лекарстве, а о твоей агрессии, когда ты чувствуешь себя захваченной ей!
Доктор Х. (Марте): Может быть, вы хотите сказать, что терапии недостаточно и вы хотите принимать еще и медикаменты.
Марта (уступчиво): Собственно, это должно работать и без лекарств, речь ведь об установке в голове.
Йоханна: Я снова направляю агрессию против себя самой. Я порезала свою левую руку и бедро, постель была испачкана…
Доктор Х: Вы имеете в виду, что она была окровавлена.
Йоханна: ….окровавлена. На следующее утро в душе адски саднило. Мне было стыдно, и я злилась, что снова это сделала. Как будто во мне сидят два человека.
Доктор Х: Ко всему прочему, второй голос упрекает вас в том, что вы до сих пор не можете с собой совладать. Но он же и берет в руку нож. Нож? Или бритву?
Йоханна: Нож.
Доктор Х: Один человек хочет наказать вас, потому что вы не заслуживаете лучшего. Как все к этому пришло? Как вы к этому пришли? Вы это делаете уже много лет?
Йоханна: С 25 февраля 2002 года.
Марион: И что случилось тогда?
Йоханна: Мой тогдашний партнер меня оставил.
Марта (резко): Как часто ты это делаешь?
Йоханна: В последнее время не так часто. Это был первый раз за много месяцев.
Ангела: Был какой-то определенный повод?
Йоханна: Не знаю, было ли это поводом. (Обращается к Фолькеру.) Когда ты говорил о своих отношениях, я вспомнила, т. е. меня осенило, что у меня тоже были отношения, что я опять не смогла не допустить, чтобы мужчина причинил мне боль.
Доктор Х: Иначе говоря, вы лучше причините себе боль своими руками? Вы продолжаете работу мужчины?
Карола: У тебя во время отношений тоже были проблемы, ты была агрессивной?
Йоханна: Нет.
Карола: Как ты себя чувствовала вообще в отношениях?
Йоханна: Не хорошо и не плохо. У меня уже тогда было чувство, что во мне два человека: один был начеку, чтобы он не причинил мне боль, а второй был зависимым и требовательным. Но тогда я верила, что у меня все под контролем, и он, и я сама. Иначе я вообще не ввязывалась в отношения или разрывала их. В этом случае мне не удалось. Как будто я годами ценой больших усилий строила дом, а кто-то сбросил на него бомбу, и все разрушилось.
Ангела. Дом или тюрьму? То, как ты об этом рассказываешь, больше похоже на тюрьму.
Марта: Тюрьма — слишком жестко сказано. Все же отношения работали какое-то время. Я только в 30 лет начала раскрываться в отношениях, и я все еще в процессе.
Йоханна: У меня такое чувство, что у меня больше нет сил. Конечно, что-то поменялось, улучшилось.
Штеффи: Но резать себя… Ведь человек это делает, когда ему очень плохо?!
Карла (которая до сих пор молчала): Это звучит страшно: как будто кто-то другой это делает…
Доктор Х. (Йоханне): Да, вы могли бы сказать, что сейчас нет никого, кто причиняет вам боль. Но с приступами самоповреждения все двояко. Вы подразумеваете не только себя и свое тело, но и агрессора. Целый сонм агрессоров: католические священники, коллега вашего отца и в особенности подросток-садист, который держал вас в заложницах и насиловал, когда вам было 15. Вы тыкаете их носом в вашу боль, вашу кровь, ваш гнев. «Это вы сделали меня такой!» Если бы ваш бывший возлюбленный, тоже стоящий в этом ряду, знал об этом, он, вероятно, чувствовал бы себя виноватым.
Йоханна: Да я лучше сдохну, чем расскажу ему!
Марта: Он еще этого не понял? Ты же была совершенно истощена и провела месяцы в психотерапевтической клинике.
Йоханна: Может быть, он что-то заметил, понятия не имею. У меня перед глазами встает картина, как мой бывший проходит на работе мимо моей двери со своей новой пассией, из-за которой он меня бросил, здоровается со мной и держится с ней за ручку, словно хочет мне сказать: «Посмотри, что я тебе тут принес», — и тогда появляются все эти священники, тот подросток, и все они будто монстры, а я стою среди них. Но в то же время меня больше совершенно не волнуют столкновения с ним.
Рената: Но откуда у тебя в голове этот образ, где он вместе со всеми монстрами?
Йоханна: Хватит, я не хочу больше. Где-то во мне говорит голос, что я уже обо всем поговорила: «Все выпустила, чего ты еще хочешь?»
Доктор Х: Голос усмиряет вас, это тот же голос, что берет в руку нож. Еще много чего осталось, и все должно выйти наружу.
На следующей индивидуальной сессии (Йоханна проходит комбинированную терапию) она снова говорит о самоповреждении.
Йоханна: Понятно, что я сама себя раню, поскольку рядом нет никого, причиняющего мне боль. И все время этот голос, который говорит мне: «Ты ничего другого не заслужила». С одной стороны, он хочет быть среди людей, хочет контакта, но о партнере даже не решается задуматься. Когда я договариваюсь о встрече, я чувствую себя хорошо, но чем ближе назначенное время, тем сильнее хочется сбежать. Я отменяю встречу, остаюсь дома, где почти невыносимо находиться, потом упрекаю себя, оказываюсь в жутком напряжении, впадаю в ступор, потом хватаюсь за нож, самоповреждение… У меня был жуткий ночной кошмар: меня преследовали, было ужасно, я кричала в панике, а потом проснулась и не могла снова заснуть. Тогда возникла потребность встать и снова взять нож, порезать себя, но я этого не сделала.
Я говорю: «Я полагаю, вы хотите избежать кошмаров с помощью самоповреждения, держать их под контролем». — «Но вместо этого я как сумасшедшая била себя по голове!» — «Но ведь кошмар же был в голове».
Пока группа обсуждает необходимость психофармакологии, а именно способность таких препаратов подавлять агрессию, и Карола указывает на то, что речь идет именно об агрессии, Йоханна, испытывая стыд, хватается за возможность рассказать о своем самоповреждающем поведении. Оно началось за три года до этого, спровоцированное расставанием с партнером. Сейчас из-за проработки проблем в отношениях в группе она снова об этом вспомнила. Йоханна видит этих партнеров в ряду мужчин-агрессоров, будто эти мужчины внутри нее, стали частью ее «Я». Вдруг участник группы говорит: «Как будто это кто-то другой».
Речь тут же заходит о динамике Супер-Эго: будто есть два человека, «Я» и минимум две части Супер-Эго, одна из которых наказывает ее самоповреждением и направляет предназначенную насильнику агрессию против собственного тела, а вторая к тому же осуждает ее за то, что она так слаба и снова сделала «это». И в отношениях с «агрессором» присутствовало расщепление на взрослое «Я» и детское «я-жертву». Хотя в группе впервые появляется возможность поговорить об этих садомазохистских отношениях и травматизации посредством «брошенности» партнером и связи актуальной травмы с историей жизни, терапия не приводит к позитивному финалу.
Когда Йоханна говорит: «Я раню себя, поскольку больше нет никого рядом, кто бы причинял мне боль», — она говорит это саркастически. Это упрек в том, что рядом нет никого, кто плохо бы с ней обращался, хотя на самом деле рядом должен быть кто-то, кто ее любит. Но и этого она тоже боится: не ходит на встречи, как будто альтернативным возможностям она доверяет еще меньше, чем своему негативному опыту. Йоханна демонстрирует расщепление: образ ее матери несмотря ни на что положителен, Йоханна живет в тесном соседстве с ней и сестрой, она мало общается с людьми за пределами оставшейся семьи, а отец давно умер.
Все плохое содержится в агрессорах из прошлого. Ее бывший партнер в их числе, но когда он снова с ней сближается (хотя у него все еще есть другая женщина, ее соперница), она позволяет себя соблазнить, она разрывается между влечением и отвращением. Йоханна все в большей мере переживает терапию как требование сепарироваться от агрессора и его предшественников, как инстанцию, которая затрагивает больные вопросы, как будто терапия создала ее ужасную внутреннюю амбивалентность. Следствием становится безмолвное прерывание терапии некоторое время спустя, когда она не может больше выносить напряжение между своей зависимостью и желанием сепарации.
Матиас Хирш — Это моё тело и я делаю с ним что хочу
#ЖизньТела
