«Мы познакомились у друзей. Я была студенткой, он — недавним выпускником МГУ. Друзей я знала много лет, мы когда-то учились в одной школе. Обычная интеллигентная московская компания. Пели песни, пили вино — как и все, мне кажется. Он был красив, хорошо пел, остроумно шутил — душа компании. Мне было очень лестно, что он обратил на меня внимание. Роман закрутился быстро и развивался очень стремительно. Мы гуляли по городу, он пел мне „Битлов“, читал какие-то стихи, рассказывал истории про московские улицы. С ним было интересно и не скучно: яркий, умный и при этом мягкий и добрый. Я влюбилась без памяти, конечно.
Буквально месяца через три мы решили съезжаться. Каждый из нас жил с родителями, мы не хотели подселяться к кому-то из них, рвались начать свою жизнь, создать „настоящую семью“. Все было в новинку, все было прекрасно.
Мы сняли квартиру, съехались. Однажды проходили мимо загса, он в шутку предложил зайти, я шутку поддержала — подали заявление. Сколько мы были к тому времени знакомы, полгода? Может, чуть больше. Мне тогда казалось, что так и должно быть, что я наконец встретила „своего человека“, вон дедушка мой вообще через 2 недели после знакомства пошел жениться. И жил потом 50 лет в любви и согласии.
Сыграли свадьбу. После свадьбы к нам приехал его приятель из другого города, тогда я впервые увидела мужа очень пьяным. Но значения не придала, ну кто из нас не напивался?
Начали жить. Первые месяцы было очень хорошо. Где-то месяца через два после свадьбы я забеременела. Мы были счастливы, он баловал меня вкусностями, возил к врачу, прикрепил фотографию с узи над рабочим столом. При этом он выпивал, но меня это не очень беспокоило. Ну бутылочка пива вечером. Он же не валяется пьяный! Ну баночка коктейля. То, что он хоть что-то, но выпивал каждый день, меня тогда почему-то не очень смущало.
Где-то за два месяца до родов он ушел в первый запой.
Я оказалась к этому совершенно не готова. Всю жизнь я считала, что запои случаются с „деклассированными элементами“, это вон „ханурики под забором“ уходят в запои и „жрут водку“. А со мной, с моими близкими, с моими друзьями, в нашей среде этого произойти не может, потому что не может, точка. Мы образованные интеллигентные люди, наши родители — образованные интеллигентные люди, ну какой запой. Однако же это был именно он. Шесть дней мой муж лежал, пил и блевал. Больше он не делал ничего. Я не знала, как быть, поэтому послушно приносила ему „на опохмел“ (он говорил, что иначе умрет, что вот сейчас 50 грамм похмелиться и больше ни капли). Я приносила ему к кровати еду, которую он не ел. Не мог. Огромная, как дирижабль, со своим беременным животом ходила в местный универсам и покупала пиво, которое сама не пила никогда, сгорая от унизительного стыда. Я не могла заставить себя кому-то рассказать об этом, с кем-то посоветоваться: я растрезвонила всем друзьям и родным, что у меня идеальный брак, прекрасный муж и вообще не жизнь, а сказка. А тут такое. Постепенно он сам вышел из запоя — просто не мог больше пить. Я очень хотела забыть прошедшую неделю. И мы дружно делали вид, что ничего и не было.
Потом родился ребенок. Я писала диплом и работала из дома, ребенок спал плохо, мы тоже. Начали ссориться с мужем. Через пару недель он ушел в запой снова. Я пришла в ужас. Я не давала ему ни капли алкоголя ни на какой опохмел, а он все равно был пьян в дым каждый день. Когда он наконец протрезвел, дней пять спустя, я устроила скандал и „большой разговор“.
Он клялся и божился, что это — в последний раз. Что это просто напряжение последних месяцев. Я поверила. Но верить было нельзя. Так начался ад.
Наша жизнь шла по повторяющемуся сценарию: неделю он пил беспробудно, практически лежа, вставая только в туалет. Потом несколько дней не пил вообще, насколько я могла судить, но оставался полупьяным. Потом начинал пить понемногу через день. Потом каждый день. Потом опять запой. Такой бесконечный круг в 3−5 недель.
Я сблизилась с его старшей сестрой. Она рассказала мне, что на самом деле его отец — алкоголик, что его семья всеми силами старалась скрыть это от меня. Что муж мой пьет давно, и его семья затаила дыхание, когда мы встретились — на волне романтического счастья он почти не пил. Они только молились, чтобы я не узнала об этом до свадьбы, а потом давили на нас, чтобы мы родили ребенка (а лучше трех и как можно скорее). Что вторая его сестра съехала из дома в 17 лет — лишь бы не жить в квартире с двумя алкоголиками.
Я любила его, любила нашу дочь, и долгое время сама мысль о разводе казалась мне кощунственной. Он болен, говорила я себе, он несчастен, кто ж я буду, если брошу его в такой ситуации? Я должна его спасти. И я пыталась спасти. Где-то после третьего или четвертого запоя я стала настаивать, чтобы мы обратились к наркологу. Я слышала, что существует кодирование и зашивание, но не знала толком, что это такое. Но я точно знала, что алкоголизм — это болезнь, а значит, ее надо лечить. Почему после третьего или четвертого? Потому что я отрицала. Я пряталась от реальности. Я не верила, что все это происходит со мной. Я думала, что мне показалось. Что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но когда-то, чего не может быть, происходит в третий раз подряд, приходится признаться, что оно существует.
Он не был буйным и агрессивным, он не пытался меня ударить. Он был тихим алкоголиком, просто лежал и страдал. Когда он был пьян, он начинал говорить всякое. То он говорил, что я мечта всей его жизни, то, наоборот, что он меня ненавидит. То он говорил, что он скоро умрет, то, что он мученик. Что я мученица. Его эмоционально швыряло из крайности в крайность. А вместе с ним швыряло и меня.
Я никогда не пила вместе с ним. Я была кормящая мать, правильная девочка. Мне даже в голову не пришло присоединиться к его пьянкам. Я искала выход. Сперва в интернете. Я читала статьи наркологов, я сидела на форуме, где были родственники алкоголиков. Там я узнала, что существуют специальные группы. Как „анонимные алкоголики“, только для родных. Призванные поддержать, не дать свалиться в созависимость, дать возможность выговориться. И я пошла в такую группу.
Группа состояла из нескольких унылых женщин и куратора. Тоже унылого. Первое, что сказал куратор, открывая группу — „Алкоголик никогда не перестанет быть алкоголиком“. А потом начали говорить участники. Было несколько простых правил: не перебивать, не критиковать и вообще не осуждать. Говорить по одному. Не требовать говорить от того, кто не готов. И женщины говорили. А я их слушала и внутренне заходилась в ужасе. Их родственники-алкоголики — мужья, отцы, братья, матери — не были отбросами общества. Они были обычные люди — из тех, кого я привыкла уважать. Профессор в каком-то институте. Инженер-железнодорожник. Учитель в школе. Даже врач. И все они пили.
Параллельно я искала нарколога. Девочки из группы поддержки относились к этой идее скептически. Им наркологи не помогли. Они рассказывали всякие ужасы (не уверена, что по своему опыту) про жуткие побочные эффекты зашивания и кодирования, как люди становились инвалидами или вовсе умирали. Но я была упорная. Я считала, что раз алкоголизм — болезнь, то нужен врач. Наконец по рекомендации нашла нарколога. Сперва поехала к нему сама. Первое, что он мне сказал — „Алкоголики бывшими не бывают, вы это понимаете? Алкоголик может не пить. Но алкоголиком останется навсегда“. Потом мы говорили, наверное, час. Он говорил то, что я и так знала: что для того, чтобы был результат, нужно желание пациента, что нужна его твердая воля, что если он не хочет — ничего не получится, хоть костьми ложись. И еще он сказал, что нельзя „зашивать“ человека, в крови которого есть алкоголь. Надо, чтоб хотя бы три дня он не пил.
И я стала уговаривать мужа зашиться. Умолять. Угрожать. Упрашивать. Шантажировать ребенком. Он говорил: „Да-да-да“. Но пил. И врал. У нас стали появляться заначки в квартире. Я прятала деньги. Он — бутылки. Я отбирала у него все, до копейки — он шел к гастроному и напивался с местными алкашами. Если не отбирала — он все пропивал, а мне говорил, что потерял или ограбили. И опять этот цикл: запой — несколько дней передышки — запой. Обычно на исходе запоя, когда ему было очень плохо физически, он соглашался зашиться. Но ни разу не выдержал три дня без капли спиртного.
Со временем у него случались странные приступы, когда он вдруг резко бледнел, хватал ртом воздух. Однажды он понес ребенка подмыть и вдруг упал. Я была рядом, подхватила младенца и в ужасе смотрела на мужа, который буквально сполз по стенке. Вызвать врача он мне не дал, боялся, что я его „зашью“ принудительно. Через какое-то время оклемался сам.
Я хваталась за соломинку. В группе поддержки женщины часто делились всякими народными средствами, которые „точно помогут“. Однажды мне там рассказали про такую „панацею“: берешь, говорят, чайную ложку нашатырного спирта, растворяешь в стакане воды, даешь выпить залпом — и все, как рукой. Никогда пить не будет. Я пришла домой, рассказала мужу все честно. „Ты же, — говорю, — хочешь бросить пить? Но не можешь? А вот есть суперсредство. Выпьешь нашатырь и больше — никогда!“ Мы были юные и глупые. Он послушно взял у меня стакан и сделал пару глотков. Вытаращил глаза, страшно закашлялся, рухнул, как подкошенный. Пока я дрожащими руками набирала номер скорой, он очнулся, отобрал у меня телефон и сказал: „Если захочешь меня убить, найди способ попроще, что ли“. И пить, конечно, не бросил.
Я стала винить себя. Я же помнила его — веселого балагура — до свадьбы. Наверное, это я такая плохая жена, что он пьет. Я ходила в халате, я не красилась (напомню — младенец, диплом, работа), я не делала то и это. Я ела себя поедом. Я как-то забывала, что до встречи со мной он уже был алкоголиком. И что одну-две недели между запоями он продолжал быть душой компании. А что у нас там дома происходит — видела только я.
Примерно через год я все-таки признала, что надо разводиться. Пока ребенок еще маленький, не понимает и не повторяет за отцом. Я наконец позволила себе признаться, что я сделала все, что только могла придумать, и ничего не помогло. И что я разрушаю себя каждый день, что от меня прошлой — легкой на подъем, весёлой, красивой, уверенной в себе — осталась бледная несчастная тень, вечно заплаканная и чудовищно усталая. Мы поговорили и вроде обо всем договорились. Я просила только, чтобы он приезжал трезвым, когда будет навещать ребенка, больше ни о чем. Он уехал к родителям.
Я почти сутки рыдала, мне было ужасно жалко себя, ребенка, свою прекрасную мечту (как мне казалось, воплотившуюся в этом браке), своего мужа, который без меня совсем пропадет. На следующий день он вернулся и сказал, что жить без нас не может и готов попробовать все сначала. И я, конечно, его приняла. Мы даже сходили вместе к наркологу. Только ничего не изменилось: на следующий день муж напился снова. Я снова его выгнала, через неделю он вернулся опять. Мы пробовали „начать сначала“ еще трижды. После третьего раза он ушел в запой на две недели, я собрала вещи, ребенка и уехала со съемной квартиры к маме. Через некоторое время мы развелись через суд.
Первые полтора года после развода меня страшно накрывало. Я не могла даже смотреть кино, в котором герои что-то выпивали, мне становилось физически дурно. Я третировала друзей, чтобы они при мне не пили. Постепенно это сошло на нет. Года через три я даже смогла сама выпить бокал вина. Но я до сих пор точно чувствую этот запах — запах запоя и запах алкоголика: его не перепутать ни с чем, ни с последствиями бурной пьянки, ни с болезнью. Я иногда сталкиваюсь в метро с людьми — прилично одетыми, чисто выбритыми — и отшатываюсь, точно зная, что это оно. Передо мной алкоголик. И я чувствую страх. Однажды я подружилась с женщиной, у которой тоже был опыт жизни с алкоголиком, и она мне рассказала, что чувствует то же самое. Это — навсегда. Алкоголики бывшими не бывают. И жены алкоголиков, видимо, тоже».
Комментарий эксперта:
Сергей Шварацкий
психолог, коуч
В средствах массовой информации часто печатают истории, выдуманные журналистом на коленке. Специалисту это видно по деталям, которые бросаются ему в глаза, но журналисту эти детали обычно неизвестны. Эта история правдива. Женщина действительно прошла через это.
Со временем ей пришлось понять, что алкоголизм — это болезнь. Точно такая же болезнь, как, например, гепатит В. И точно так же, как болеющий гепатитом не может «взять себя в руки» и выздороветь. точно так же и алкоголик не способен волевым усилием избавиться от алкоголизма. Принципиально не способен. Он может долго не пить. Он может не пить несколько месяцев или даже несколько лет, но — как только он выпьет первую рюмку, все вернется на место, и никакая сила воли тут не поможет.
Почему? Причина проста, и больные алкоголизмом выражают ее примерно следующим образом: «Я могу вечером принять решение бросить пить. Могу. Но завтра утром я просыпаюсь, и я не то чтобы не согласен с собой, вчерашним, нет. Я с собой вчерашним даже не знаком!» И это действительно так. В одном человеке как будто живут двое разных людей, и они друг с другом не очень знакомы. И переключателем между ними является стакан.
Самое печальное во всем этом следующее: естественно, близкие люди жалеют, что так оно все повернулось, и стараются помочь, как-то разобраться в причинах и найти специалиста. К сожалению, попытки эти в известной степени бессмысленны. Потому что уверенного понимания причин алкоголизма на сегодняшний день у мировой наркологии просто нет. Нет и гарантированно работающего лечения. Единственное, что иногда срабатывает — это искреннее желание самого алкоголика бросить пить. Его постоянные попытки это сделать. Плюс ему должно повезти. Плюс на это в любом случае уйдет действительно много лет. И поэтому, если вы хотите все же быть рядом с таким человеком и попытаться ему помочь, спросите себя честно: хватит ли у меня на это сил? Притом что результат никто не может вам гарантировать. shvaratsky.com
